Релиз! Релиз! Релиз!

Sgt_Kabukiman: Лётчики нашего аэродрома вспоминают события альфа- и бета-тестов, выясняя, кто же из дружного коллектива World of Warplanes был лучшим и каковы перспективы на будущее.       В столовой было шумно, играл небольшой оркестр — исполнялась мелодия из «Серенады Солнечной долины». Зинаида Афанасьевна с элегическим выражением лица танцевала с майором Штюльпнагелем. Остальные зачарованно наблюдали за этой сценой. Музыка закончилась. Майор отвел свою даму к столику и орлиным взором оглядел собравшихся. — Ну как? — вопросил он. — К релизу все готовы? Младший лейтенант Вася вскочил: — Так точно, товарищ майор! Штюльпнагель чуть поморщился, грузно опустился на стул: — Что вы так кричите, Василий? Вы же не в конюшне… Кстати, кое-где авиаторов брали прямо из кавалеристов. Помню, были такие лихие гусары… — Да, — невпопад уронил Франсуа Ларош, — прощайте, мои любимые «этажерки». Придется качать вас заново. Майор повернулся в его сторону: — Что вы хотите сказать? — Только то, что жалею о самолетиках, которые пропадут в одночасье, — ответил французский летчик. — Мои бон ами с крыльями! Мои тщательно облетанные «Бульдоги», мои любимые «Брюстеры», весь мой парк бипланов! Я собирал их, я учился на них летать и побеждать, я подбирал для них вооружение и смешные картинки на фюзеляж… С каждой секундой он становился все более грустным. Казалось, Франсуа вот-вот заплачет. — Да ладно вам жалеть о каком-то «Бульдоге»! — заговорил с ним Герман Вольф. — Вот был у меня Bf.109, прокачанный, хороший, могучий… Как мы с ним вместе громили «Яков» и «Мустангов»! Настоящий мой боевой товарищ. Вася не даст соврать. Правда, Вася? Вася очнулся от раздумий. Мысли его блуждали где-то в области «Солнечной долины»: ему хотелось потанцевать. В конце концов, релиз — это ведь праздник! Все будет новое, порой неожиданное. Разработчики обещали кое-что такое, о чем и в тридевятом царстве не слыхивали (Горыныч весь изнамекался). — А? — Вася повернулся к Вольфу. — Да. На «Мессерах» мы славно летали. Даже друг с другом сражались. Я считаю — отменный самолет. Или вот ЛаГГ-3, например. — Летающий комод, — заметил штаб-сержант Хопкинс и деликатно отправил в рот бутерброд с ветчиной. Целиком. — Разгоняется и дивным образом впиливается в землю. Бах! Бух! Море взрывов! Союзники по рации ругаются! — Ничего не комод, — возразил Вася, придвигая к себе тарелку с бутербродами. — На нем уметь нужно. А когда научишься, тогда все — держись враг. — Оружие для «лосей», и сам по себе дерево, — стоял на своем Хопкинс. — То ли дело моя любимая «Аэрокобра». Вот это, скажу я вам, самолет! Летает божественно. — «Божественно»! — фыркнул Вася. — Где ты таких слов набрался? Самолет как самолет. — Дорогой мой товарищ младший лейтенант, — Хопкинс обнял Васю за плечи. Вася как раз жевал бутерброд с сыром и продолжать дискуссию временно не мог. — Самолет и должен быть, прости меня, просто самолетом. Чтобы летал и хорошо уничтожал противников, а также наземные цели. Капитан Хирата наблюдал за ними с отстраненным любопытством. Герман Вольф обернулся к японцу: — Ну а вы что скажете, капитан? С каким настроением ожидаете релиза? Капитан чуть наклонил голову. В его темных глазах мелькнула легкая усмешка: — Это большое событие, — сдержанно проговорил он. — Мы все испытываем сильное волнение. — Нет, правда, — настаивал Вольф, — вам это как кажется — положительным событием или, скорее, нервирующим? — Любое новшество немного нервирует, — сказал капитан с невозмутимым видом. — Это нормально. Лицо у него было каменное, как у индейца. — Вы как считаете — лучше сохранить старые самолетики или получить новые и начать все сначала? — не отставал вахмистр. Билл Хопкинс тоже с интересом уставился на японца. Тот поразмыслил немного и сказал: — С одной стороны, мне жаль расставаться с моим «Зеро». Он был очень красив и прекрасно уничтожал цели. Я привязался к нему так, как самурай привязан к своему оружию. — Вот видишь, — сказал Вася Биллу Хопкинсу. — Чисто американская тяга ко всему новому свойственна далеко не всем. Существуют летчики, которые предпочитают традицию. Самолеты, уходящие своими корнями в глубину веков. — Васька, ну вот что ты такое говоришь! — не выдержал Вольф. — Прости меня, дружище, но что еще за «самолетики, уходящие корнями в глубину веков»? Что за «корни» у авиации? И какая тут может быть «глубина веков»? — Ну, хотя бы начало двадцатого… Сто лет уже прошло… Спроси Лароша! — отбивался Вася. Он и сам понимал, что хватил лишку. Зинаида Афанасьевна звонко смеялась, а фройляйн Шнапс суровым тоном произнесла: — Может быть, я тоже испытываю определенную ностальгию по моему первому самолету И-5. Но я не устраиваю из-за этого бурную сцену. Все дружно замолчали и уставились на фройляйн Шнапс. Она немного покраснела и продолжила, чуть наклонив голову, как будто собиралась боднуть товарища младшего лейтенанта: — Ну да, началось все с учебной программы, которую я никак не могла одолеть. Тогда я просто перешла к сражениям и вылетела на И-5. — А почему мы никогда об этом не слышали? — поинтересовался бестактный Вася. — Потому что я об этом никогда не рассказывала, — ответила фройляйн Шнапс. — Первый вылет не забывается. Он был поразительным. Внизу расстилалась земля, вперед вдруг появился вражеский самолет. И я ухитрилась его сбить! Через минуту сбили меня. Но я до сих пор помню это ощущение первого полета. — Мда, — выговорил Билл Хопкинс. — История короткая, но какая-то очень душевная. — Жизненная, — поддакнул Вася. К счастью, оркестр снова заиграл что-то лирическое из репертуара Гленна Миллера, и Франсуа Ларош пригласил Брунгильду танцевать. Вася проводил их глазами: — Вечно ты, Хопкинс, что-нибудь такое брякнешь, что окружающим неудобно. Все знают, что фройляйн Шнапс летает плохо. Но она любит летать и старается. Ее надо подбадривать. Правильно я говорю, товарищ майор? Штюльпнагель как раз накладывал себе в тарелку салат «оливье» — так называемый «русский салат», приготовленный стряпухой в честь праздника. Он замер с ложкой в руке. — Разумеется, мы все должны служить поддержкой друг другу, — сказал наконец Штюльпнагель и воткнул ложку в салат. — Я рад, Василий, что вы начинаете мыслить как взрослый, зрелый человек. Пока майор важно вкушал салат, капитан Хирата неожиданно снова вступил в разговор: — По моим наблюдениям, господа, летчики разделились на две категории. Одни жалеют о своих самолетах и о бонусах, которые потеряют, а другие предвкушают новые бои, сражения, новые возможности, которые получат. Ну и кроме того, интересно же начинать с начала! — А вы, господин капитан, тоже из числа тех, кто любит начинать с начала? — полюбопытствовал Вольф. Хирата грустно покачал головой: — Увы, нет. Я действительно позволил себе слишком сильно привязаться к некоторым самолетам из моего парка. Думаю, это ошибка. И тут вошел Уилберфорс Гастингс. На нем красовался смокинг. — Фью! — присвистнул Вася. — Гастингс, дружище, вы выглядите прямо как буржуй. Цилиндра только не хватает. Гастингс приостановился: — Это комплимент или наоборот? — Это бессвязные звуки, которые сегодня весь вечер испускает товарищ младший лейтенант, — ответил Франсуа Ларош. — Садитесь к нам, Гастингс. Вы действительно сногсшибательно выглядите. — Просто переоделся к праздничному ужину, — пробормотал англичанин, принимая приглашение французского летчика. — Говорили же, что будут танцы и большой праздник. — Так и есть, — тихонько заметила Зинаида Афанасьевна. — Я понимаю, леди и джентльмены, что это прозвучит почти как «прощание Александра Македонского с Буцефалом»… — начал Гастингс. Вася весело перебил его: — Или прощание вещего Олега с роковым конем!.. — …но я в последний раз вылетал на моем «Бофайтере», — заключил англичанин. — Он мне так нравился! Он был такой элегантный, так хорошо меня слушался! Все помолчали. — Что-то я не помню вас сегодня в небе, — заметил майор Штюльпнагель. — С кем вместе вы вылетали? — С Горынычем, — ответил Гастингс. — Я немного припозднился. Горыныч же свободно парил в воздушном пространстве. Вот мы с ним и решили сразиться напоследок. — Вы все так говорите — «напоследок», как будто ожидается конец света, — пробурчал майор Штюльпнагель. — А на самом деле все будет просто прекрасно. И когда с двенадцатым ударом часов все золушки превратятся в тыквы… — Он поперхнулся и потребовал горячего чаю. Гастингс поднял бровь. Как англичанин он знал толк в чаепитиях и сильно сомневался в том, чтобы чай подавали к «русскому салату». Впрочем, на вкус и цвет… — Так вот, — выпив одним махом кружку раскаленного чая продолжал «Карлссон», — когда все хрустальные башмачки обнулятся, наступит совершенно новая жизнь. Кому-то придется подтверждать свои навыки. Кто-то будет заново добывать себе технику. Да, вы расстаетесь с любимыми пулеметами, которые достались вам, возможно, дорогой ценой. Но что навсегда остается с вами — это ваш опыт, ваши навыки, долгие часы сражений, которые доставили вам такое удовольствие. Ну и еще с нами навсегда останется — не побоюсь этого слова — наша дружба.   В небесах разгорались яркие вспышки того, что можно было бы принять за фейерверк: это Горыныч, пикируя на столовую с небес, брызгал огнем и громко хохотал.     Читать сказку на портале.