Спортсмен в рядах люфтваффе

Catus_domesticus: Спортсмен в рядах люфтваффе — Эрнст Хейнкель был не только отличным авиаконструктором, но и хорошим бизнесменом. Как продать спортивную модель самолета под видом истребителя?...

— Проиграть? Возможно. Сдаться? Никогда. — Такими словами Эрнст Хейнкель встретил известие о том, что основным истребителем люфтваффе становится его главный конкурент — Bf.109.
Главное детище фирмы, He.112, не получило должного признания.
От Эрнста Удета пришло убийственное сообщение — технический департамент решил рационализировать авиационное производство. Это позволит распределить ресурсы, использовать потенциалы... Бог знает, что еще!
Хейнкель нервно смял машинописный листок. Разгладил, перечитал. Снова смял.
Напоминает «почетный» мир на позорных условиях. Вот что это напоминает.
Пусть «Хейнкель» занимается только бомбардировщиками, а «Мессершмитт» — только истребителями. Очень мило и, главное, — так рационально!
— Наши действия? — хладнокровно осведомился Зигфрид Гюнтер, ведущий конструктор фирмы.
«Дядюшка» Хейнкель сверкнул круглыми очками.
— Продолжим работу в прежнем русле, — бросил он. — Когда встанет вопрос о самолете, который, возможно, сделается наследником устаревшего Bf.109, — а вопрос этот встанет быстрее, чем кое-кому бы хотелось! — мы должны уже иметь наготове собственный вариант.
— Следовательно, работаем по истребителю, — заключил Зигфрид с таким видом, словно ничего другого и не ожидал.
— Я хочу, — медленно проговорил Хейнкель, и вид у него был такой, словно он произносит заклинание, могущее исторгнуть желаемое из самих недр мироздания, — я хочу, чтобы наш самолет установил новый рекорд скорости. Он должен войти в историю!
Октябрь 1937 года, Берлин
Глава технического управления Министерства авиации, непревзойденный ас Эрнст Удет смотрел на телеграмму, которую только что положили ему на стол.
Удет был красив — строен, с открытым правильным лицом, которое мгновенно располагало к себе.
Несколько раз он перечитал телеграмму, и его привлекательные черты дернулись, исказились. Положительно, эта руководящая работа плохо сказывается и на нервах, и на внешности, не говоря уж об отношениях с людьми!
— Что это? — вопросил Удет пустой кабинет.
Портрет Геринга на стене безмолвствовал. Оставалось заново изучить текст послания составленного в тоне, граничащем с откровенным хамством!
Эрнст Хейнкель, как явствовало из него, с отказом не смирился. Более того, он продолжал работать над собственным проектом, в обход... нет, не в обход, а вопреки категорической рекомендации сосредоточиться на пикирующих бомбардировщиках.
Вслед за Герингом Удет был большим поклонником пикирующих бомбардировщиков... И как Хейнкель с его манией устанавливать рекорды не понимает, насколько перспективной работой ему предлагали заняться?.. Уму непостижимо.
Хейнкель с нескрываемым торжеством сообщал, что в Ростоке закончены работы над новейшим проектом фирмы, который пока что носит название «Проект 1035». Собственно, теоретическая разработка была завершена еще в мае, но сейчас уже можно видеть сам самолет.
«Мы полностью отдаем себе отчет в том, что замена Bf.109 более современным, перспективным истребителем...»
Что он пишет? До чего же трудно руководить немцами! У каждого в голове зреют собственные планы господства над миром.
С чего он взял, что Bf.109 придется заменять в ближайшее время?
— Ладно, — вслух произнес Удет и вызвал секретаря. — Подготовьте проект контракта для «Хейнкеля». Пусть строит первые три опытных... и десять предсерийных самолетов. Посмотрим, что там у них получилось.
6 июня 1938 года, Балтийское побережье
Эрнст Удет лично прибыл на аэродром, чтобы увидеть детище Хейнкеля в полете. «Проект 1035». Это название уже отброшено. Хейнкель лично настаивал на том, чтобы его самолету присвоили имя He.100. «Круглое число принесет счастье», — уверял он.
На «сотку» для своего творения претендовал еще один конструктор. И наверняка по той же причине. Однако Хейнкель «продавил» просьбу. «Дядюшка Эрнст» частенько добивался своего, следует это признать...
He.100, по идее, должен стать эталоном в своем классе — в том, что касалось аэродинамики. Удет видел это и без пояснений. Конструкторы снова, как и в случае с He.112, сделали упор на снижение воздушного сопротивления.
— Здесь установлена уже знакомая вам поверхностно-испарительная система охлаждения, — объяснял лично Хейнкель, благосклонно сверкая стеклышками очков. — Для охлаждения масла используется ментоловый спирт. Как видите, испаряясь, он отводится на поверхностный радиатор в киле, стабилизаторе и фюзеляже, а после конденсации в жидком виде поступает обратно.
— Элегантно, — сказал Удет первое, что пришло в голову.
«Дядюшка Эрнст» принял это за решительное одобрение.
— Далее. Мы исключили мотораму. Капот буквально обтекает двигатель, он усилен и сам несет мотор. Крыло с одним лонжероном. Топливо в четырех баках. Баки занимают, согласно нашим расчетам, сорок пять процентов размаха крыла. И кстати о крыльях...
— Да? — спросил Удет, видя, что Хейнкель запнулся.
Однако знаменитый конструктор вдруг рассмеялся:
— Дело в том, что мы одновременно проектировали две пары крыльев — с размахом в девять метров и с размахов в семь с половиной метров. Наш главный конструктор, Гюнтер, не слишком хорошо встретил мою идею, но... Но я не отказываюсь от надежды установить новый мировой рекорд скорости. Собственно, для этого и требовалось второе крыло — меньшего размаха и площади. Для истребителя оно не годится, однако для спорта...
Последнее слово окончательно покорило Удета. Он тряхнул головой и подошел к летчику-испытателю, который уже ждал команды.
— Господин флюг-капитан! — обратился к нему Удет. — Прошу вас уступить мне свое место.
Флюг-капитан Гертинг отсалютовал герою-асу. Удет лично забрался в кабину.
Хейнкель с замиранием сердца следил за происходящим. Возможно, вот он — звездный час для его самолета...
И — да. Ни самолет, ни пилот не подвели. Эрнст Удет установил на He.100 невиданный рекорд — 631 километр в час.
8 июня 1938 года, Берлин, редакция газеты «Берлинер Цайтунг»
Фотокорреспондента Руди Готше вызвали к главному редактору.
Руди вошел в кабинет довольный. Он вернулся с Балтики с отличными фотографиями: славный сын германского народа Эрнст Удет устанавливает новый рекорд скорости на творении гения германских авиаконструкторов!
— Руди, — главный редактор странно не смотрел ему в глаза, — где твои негативы?
— В папке, — ответил фотограф. — Я всегда храню все в папках, надписанным.
— Отдай их мне.
— Я могу узнать причину?
— Нет, — сказал главный редактор и многозначительно показал пальцем наверх, между потолком и портретом фюрера. Он прикрыл глаза, как бы кивая.
Руди расстроился.
— Но я так удачно...
— Мы отберем лучшие снимки, — заверил его редактор. — Те, которые лучше для Германии.
Ничего не подозревающий фотограф, конечно, не мог и предположить, как сложилась ситуация.
А сложилась она следующим образом.
«Наверху» — в воздушных сферах между потолком и Гитлером, — было принято оригинальное решение: убедить весь мир в том, что рекорд был поставлен не на He.100, а на He.113. Люфтваффе нуждались в деньгах. Деньги имелись у потенциальных зарубежных покупателей.
Их надлежало убедить в том, что He.113 состоит на вооружении люфтваффе и что это вообще первоклассная машина. Мировые рекорды устанавливает. Чтобы именно He.113 продавать доверчивым иностранцам!
Для того, чтобы дотошные европейцы и еще более дотошные русские не выведали истину, из прессы срочно изъяли все четкие снимки He.100. Так погибли лучшие творения Руди Готше...
А тем временем международному сообществу уже вовсю представляли He.113.
Начало ноября 1939 года, Мариэнэ
— Наконец-то!
Корпорации «Хейнкель» было разрешено поставлять истребитель на экспорт.
Японцы ждали этого разрешения, буквально топчась на пороге фирмы. На аэродроме Мариэнэ уже готовились принять старых клиентов, как вдруг...
— Господин Хейнкель, мы получили сообщение от закупочной комиссии Советов, — доложили Хейнкелю.
Эрнст Хейнкель вздрогнул.
— Когда приезжают русские?
— Они уже здесь. — На стол легли бумаги. — За поставку ценного сырья Советы хотят приобрести образцы немецкого вооружения.
— Проклятье! — Серые глаза Хейнкеля, уменьшенные линзами, забегали. Он лихорадочно соображал.
Необходимо развести советских специалистов и японских. Чтобы они не попадались друг другу на глаза. И самолет... О каком самолете они хотят говорить — о стотринадцатом или о сотке? Все так запутано...
Иван Федорович Петров, начальник ЦАГИ, начал как раз с «сотки».
Вместе с советским летчиком-испытателем Степаном Супруном Петров вышел на аэродром.
— Вон он, ихний самолет, — кивнул Супрун. — Ох, полетаю, Иван Федорович!..
— Давай, лезь в кабину, немцы разрешили, — кивнул Петров.
Минут пятнадцать Супрун смотрел в кабине приборы. Выглянул, окликнул начальника:
— Дядя Ваня, проверь, как оно — в норме?
«Дядя Ваня» проинспектировал.
— Да вроде все в норме. Заводи мотор, послушаем.
Супрун завел мотор, вслушался в «музыку».
— Можно лететь, — подытожил он. — Надо немцам сказать, чтобы выводили на старт.
Петров был озадачен: ему показалось, что немецкая сторона не ожидала подобного поворота. По аэродрому забегали стройные, молчаливые фигуры — взад-вперед. Некоторые — с острыми папками под локтем.
— Да что там? — с досадой воскликнул Петров.
Через полчаса старательно выговаривающий по-русски слова молодой офицер доложил:
— Господин Петров! Существует чрезвычайно строгая инструкция за подписью самого рейхсминистра авиации Геринга. К полетам на He.113 допускаются только летчики с трехмесячной подготовкой.
— Бросьте, — возразил Петров. — Супрун на то и летчик-испытатель, что подготовки для него не требуется.
Молодой офицер, не глядя, отсалютовал и куда-то отбыл.
Супрун закурил.
— Долго они так бегать намерены? — Он кивнул на суетящихся сотрудников. Те куда-то звонили, что-то друг другу докладывали. Время шло. Супрун засмеялся: — А ведь мы не уйдем!
Очевидно, до немцев это тоже дошло. Еще через час к советским специалистам подошел следующий офицер, более хмурый, более толстый и менее симпатичный. Протянул Петрову бумаги.
— Вы должны подписать согласие оплатить стоимость самолета в случае аварии, — сказал он.
У Петрова в портфеле лежал миллион германских рейхсмарок. Не раздумывая, он подмахнул бумагу.
Немец надулся и отошел. Часы тикали и тикали...
— Ну что они самолет-то не буксируют на взлетную-то полосу? — с досадой воскликнул Супрун.
— Ты, Степан Павлович, давай-ка потише, — остановил Петров. — Следи за выражениями.
Супрун засмеялся и отошел.
Как раз в это самое время к Петрову приблизился третий немец. Пожилой, сухощавый, с усами. Наверняка еще в Первую Мировую сражался.
— Подпишите, — приказал он и подал Петрову еще одну бумагу.
— Что там?
— В случае катастрофы фирма не несет ответственности за жизнь летчика.
Петров глянул — Супрун еще не вернулся.
— Ну ладно... — И подписал.
После долгих проволочек самолет вывезли на взлетную полосу. Супрун запрыгнул в кабину и поднял He.113 в воздух. Петров среди немецких «камераден» наблюдал за полетом.
Одну за другой советский летчик выполнял на He.113 фигуры высшего пилотажа. Судя по лицу Эрнста Хейнкеля, немецкие испытатели такого на его самолете не проделывали. Похоже, сам конструктор дивится собственному детищу.
Когда самолет приземлился, Супруна встретили аплодисментами. Подняли на руки, потащили в столовую. Хейнкель мгновенно распорядился устроить пышный банкет. «Умеют немцы быть расторопными, когда им время тянуть не требуется», — с усмешкой думал Петров.
Подошел Удет — ас, красавец, грудь в крестах. Петров с удивлением заметил, что в глазах у него дрожат слезы.
— Я летал на этом самолете, — через переводчика сказал Удет, — но не думал, что он на такое способен.
Ивана Петрова, Степана Супруна окружали германские фашисты, которые сейчас, после впечатляющего полета, внезапно перестали быть фашистами и сделались просто летчиками, конструкторами, чиновниками. Все-таки очень много общего у людей...
В честь советского пилота били одну за другой хрустальные рюмки.
А буквально за стеной представители потенциального противника СССР — Японии — закупали не только этот же самый самолет, He.113, но и лицензию на его производство...
* * *
...Спустя короткое время в СССР пришли к выводу, что He.113 слишком напоминает спортивный самолет. На роль настоящего боевого истребителя он не годится. Поэтому интерес у советских специалистов к этому самолету быстро пропал.
Впрочем, He.113 действительно никогда не воевали. Но об этом все участники истории узнают только потом, когда Великая война уже закончится. В безвестности останется на сей счет один Степан Супрун — он погибнет в сорок первом...