Слепое приземление

Sgt_Kabukiman: Удивительное приключение польского лётчика Герарда Раношека: как посадить "Бофайтер", если фонарь кабины измазан маслом от взорвавшегося "Дорнье" германских ВВС?   — Интересно, что англичане были практически единственными на Западном фронте, кто умел летать ночью, — заметил Франсуа Ларош. — Одними только радарами этого не объяснить: тут наличествует какая-то особенность менталитета. — На самом деле летать ночью может кто угодно — при надлежащей тренировке, — возразил флайт-лейтенант Гастингс. — Кстати, имелась даже польская ночная эскадрилья — 307-я. Она называлась «Львовские филины». — Подходящее название! — рассмеялся Ларош. — И они действительно умели летать вслепую, — продолжал Гастингс. — Но даже среди «филинов» имелся свой «суперфилин» — капитан Герард Кароль Раношек. — Кстати, на чем они летали? — осведомился Франсуа. — Тоже хотите попробовать? — Гастингс усмехнулся. — Мы-то летаем «по-зрячему»! Впрочем, такой самолет вы вполне можете себе позволить — это «Бофайтер». Ничего особенного — помимо того, что он оснащен радаром… И вот представьте себе, дружище: темная английская ночь… Не такая темная, как украинская, о которой вам, возможно, уже неоднократно рассказывал товарищ младший лейтенант Вася, но все-таки достаточно черная. — Представил, — мечтательно молвил Франсуа Ларош. — Английский канал к югу от Плимута… Высота пятнадцать тысяч футов, или пять километров… Время — незадолго до полуночи… Полная луна… — Романтично, — согласился французский летчик. — И черная тень «Бофайтера» скользит среди кучевых облачков в небе… — Именно, — кивнул Гастингс. — В пилотской кабине — капитан Раношек, у экрана радара — капитан Станислав Савчинский по прозвищу «Старик». Ночь на двадцать пятое сентября сорок второго года. «Бофайтер» ищет германские бомбардировщики, чтобы не допустить их в воздушное пространство Британии. — Это первое задание? — спросил Ларош. — На самом деле — нет, — ответил Уилберфорс Гастингс. — Раношек вылетал на ночное патрулирование все лето сорок второго, так что в конце концов начал воспринимать это как рутину. Хотя сбил по крайней мере три самолета. Но это ему казалось скучноватым. Мало приключений, очевидно. — Я так догадываюсь, ночь на двадцать пятое сентября предоставила ему желанное приключение! — заметил Ларош. — Слушайте дальше, — флайт-лейтенант вынул из кармана фляжку и предложил Ларошу. Француз, естественно, отказываться не стал и скрепил франко-английскую дружбу парой глотков превосходного бренди. — Итак, «Бофайтер» летит в ночном небе, при полной луне, среди кучевых облаков. Тут «Старик» сообщает: «Есть!» Одновременно с точкой на экране радара возникает силуэт на фоне белого облачка, подсвеченного луной: «Дорнье». «Бофайтер» разворачивается… и тут стрелок с «Дорнье» открывает по англичанину огонь. «Очень хорошо, — говорит себе «львовский филин», — там сидит неопытный стрелок. Опытный знал бы, что с такого расстояния в меня не попасть». И надвигается на немца. — Звучит зловеще, — хмыкнул Франсуа. — Не то слово!.. Дальше — больше: пилот «Дорнье» просто поворачивает налево, уходя от «Бофайтера», и больше никаких маневров не предпринимает. Из этого Раношек делает вывод, что и летчик только что вышел из школы. Тем временем трасса сыплет сквозь ночь огни — выше «Бофайтера». Раношек спокойно ведет самолет. Он уверен, что вторая трасса пройдет ниже самолета: стрелок пристреливается. Тем временем «Бофайтер» тоже открывает огонь, и на крыльях «немца» видны взрывы. Тем временем «Старик» тоже входит в раж, отрывается от радара и подбадривает своего товарища разного рода неуставными польскими словечками. — В этой ситуации мне становится жаль «Дорнье», — заметил Франсуа Ларош. — Думать, что перед тобой флегматичный англичанин, и нарваться на двух польских «отморозков»… — Кстати, тогда такого слова не было, — вставил Гастингс. — По большому счету, в литературном языке такого слова вообще нет, — ответил Франсуа Ларош. — Но общаясь с Васей и почитывая чат на сервере, можно набраться и не такого! — Не читайте на ночь серверный чат, — поморщился Уилберфорс Гастингс. — Я продолжаю мою героическую повесть. Ругаясь и стреляя, «Бофайтер» снижается до трех тысяч метров. Бедный «Дорнье» пытается унести ноги, то есть — крылья. Для этого он сбрасывает бомбы куда попало в пролив. Раношек замечает, как «Дорнье» вдруг резко пошел вверх — стал легче. Ага, понимает польский летчик, избавился от смертоносного груза. Очень хорошо. И продолжает догонять беднягу. Вот уже до «Дорнье» остается сто метров. Чужой самолет буквально растет в ветровом стекле «Бофайтера». Пора!.. «Англичанин» дает залп… — Взрыв! — воскликнул Ларош эмоционально. — Тьма! — возразил Гастингс. — Внезапно, единым мигом, как будто набросили покрывало, «Бофайтер» окутала полная, непроглядная тьма. Раношек обнаружил себя в чем-то похожем на черный гроб. Огляделся — приборы на месте. Что показывают приборы? Двигатели в норме… вообще все нормально. — Интересные, должно быть, мелькнули у него мысли, — заметил Франсуа. — А что это было на самом деле? — «Дорнье» взорвался слишком близко к «Бофайтеру» и в результате моторное масло с погибшего самолета намертво залепило фонарь. — Ничего себе, — присвистнул Франсуа. — И вот наш капитан кричит «Старику»: «Я ничего не вижу!» Савчинский сперва подумал, что у пилота повреждено зрение. Он покинул радар и начал перебираться к летчику вперед, чтобы занять его место. Раношек был слишком ошеломлен, чтобы что-то сказать. Савчинский снял с него шлем. Уставился. Убедился, что товарищ его не ослеп. На всякий случай уточнил: «Ты живой, брат?» Тут Раношек наконец обрел способность нормально разговаривать и объяснил: «Это масло с «немца». Обзора больше нет — остались одни приборы». — Англичане ведь славятся своими навигационными приборами, — напомнил Франсуа Ларош. — В данном случае это спасло летчику жизнь, — заметил Уилберфорс Гастингс. — Он ведь еще мог выпрыгнуть с парашютом, — напомнил Франсуа Ларош. — Польский летчик? Пока остается возможность посадить «Бофайтер»? — Гастингс покачал головой. — Естественно, идея спасаться, бросив самолет, пришла бы ему в голову в самую последнюю очередь… Нет, сначала его посетила светлая идея очистить стекло. Он включил систему, которая применяется в случаях, если самолету грозит обледенение. Жидкость, кстати, включала в себя алкоголь. — И поляки ее не выпили? — засмеялся Ларош. — Наверное, в Англии нашлось для них что-нибудь получше, — Уилберфорс Гастингс тоже приложился к своей фляжке, после чего убрал ее в карман. — Так или иначе, очистить стекло не удалось. Тогда Раношек высунул руку через маленькое боковое окно и попробовал протереть стекло перчаткой. С тем же успехом. В общем, действительно встал вопрос — не покинуть ли самолет с парашютом? «Старик, ты прыгай, а я попробую дотянуть до аэродрома и сесть», — предложил Раношек. — «Старик», видимо, ответил «нет» по-польски, — предположил Франсуа Ларош. — Савчинский сказал, что «тонуть или плыть — только вместе». На это Раношек лишь пожал плечами. И таким образом они решили стать героями. Хотя на самом деле думали только о самолете. Итак, Раношек приоткрывает то самое маленькое боковое окошко, чтобы видеть хоть что-нибудь, а другим глазом смотрит на приборы. Внизу видны посадочные огни — там аэродром. Садиться придется вслепую — по приборам. — Знаете, мон ами, — вставил Франсуа Ларош, — одних приборов, наверное, для такого дела маловато. У летчика должна быть интуиция, «ощущение» взлетно-посадочной полосы, что ли. Иначе никак не объяснить подобные происшествия. — Вы правы, дружище, и именно это и случилось: Раношек скорее ощутил, чем увидел полосу. И посадил самолет. По его словам, «Бофайтер» подпрыгнул, как гигантский кенгуру, потом еще раз, и еще. Раношек ухитрился затормозить, и под дикий визг «кенгуру» наконец остановился. Это был аэродром в Эксетере, если вам интересно… — Кстати, а что «Дорнье»? — полюбопытствовал французский летчик. — Известно ведь, что многие пилоты записывали себе победы, а между тем «сбитые» ими самолеты благополучно садились и через месяц, а то и на следующий день вновь поднимались в небо. — Были разные способы подсчета сбитых самолетов, — кивнул Уилберфорс Гастингс. — Например, у русских и у финнов требовалось предоставить не только свидетельство наземных частей, видевших падение вражеской машины, но и какую-нибудь деталь сбитого вражеского самолета, желательно с серийным номером. Немцы, а потом и американцы поступали проще: кинофотопулемет зафиксировал вражескую машину, дым или трассу — значит, сбито… Отсюда сотни сбитых самолетов на счету немецких асов и всего десяток — на счету советских. — Давайте вернемся к «Дорнье», — попросил Франсуа. — К одному конкретному «До» — что с ним случилось? — Моряки Королевского военно-морского флота подобрали несколько деталей этой машины, — сообщил Уилберфорс Гастингс. — Так что он был сбит даже по советским и финским стандартам. Но еще одно доказательство его плачевной судьбы пришло спустя годы. Исследователь войны в воздухе над Европой в 1941-45 годах (книга «Die Einsatze des Kamfgeschwaders 2» — то есть «Потери второго гешвадера») упоминает налет в ночь на двадцать пятое сентября сорок второго года. Восемь самолетов сбросили бомбы на графство Корнуолл; при этом один Do.217 был потерян в районе Кап-Корнуолл. Погиб весь экипаж: пилот обер-лейтенант Хорст Боссе, наблюдатель унтер-офицер Вальтер Хёзе, радист унтер-офицер Бернхард Ланг и бортинженер унтер-офицер Бернхардт Сирус. Это они плеснули напоследок маслом «в лицо» Герарду Раношеку… — Значит, все подтвердилось? — Франсуа Ларош вздохнул. — Интересно, как спустя десятилетия «встречаются» бывшие враги… уже на страницах книг. А что Раношек? Он пережил войну? — О да, — кивнул Уилберфорс Гастингс. — В декабре сорок второго Триста седьмая — «Филины» — получила «Москито». На этом самолете Раношек и геройствовал. Интересно, что после войны он перебрался в Южную Африку. — А как же Польша? — В Польше он побывал уже в восьмидесятые годы. У поляков, воевавших в Англии, сложились своеобразные отношения с коммунистическим правительством Польши. Впрочем, в конце восьмидесятых мундир Раношека времен войны — с польскими и британскими военными наградами — был передан музею Войска Польского. В девяносто третьем году польский ас совершил свой последний «полет» — в вечность… — И этот полет уже не был «слепым», — вздохнул Франсуа. — Удивительные были люди! Но вы правы, мон ами: если бы британцы не научили Раношека методу полета по приборам, он бы — несмотря на всю свою интуицию пилота, — вряд ли сумел бы посадить «Бофайтер» буквально с закрытыми глазами. — Мастерство, интуиция плюс приборы, — заключил Уилбефорс Гастингс. — И немного везения, — добавил Франсуа Ларош. Читать сказку на портале.