Защищая Камышин

Sgt_Kabukiman: Лётчики 16-й Воздушной армии на штурмовиках Ил-2 героически противостоят истребителям Bf.109.   1 сентября 1942 года, Камышин Лицо Жукова было мрачным, и генерал Руденко парадоксальным образом счел это добрым знаком: обычно в ходе разговора настроение представителя Ставки менялось на противоположное. Начнет за здравие — кончит за упокой и наоборот. — Как идет формирование Шестнадцатой воздушной армии, Сергей Игнатьевич? — спросил Жуков. Руденко ответил: — Сами знаете, что медленно. — Знаю! — рявкнул Жуков. — Положение под Сталинградом очень серьезное. С авиацией — как с тем коротеньким одеялом: прикроем ноги — голова мерзнет… В общем, так: принято окончательное решение об ускорении формирования армии. Это ясно? — Ясно, Георгий Константинович! — Руденко не скрывал радости. Жуков с подозрением глянул на него: — Чего это вы рассиялись, Сергей Игнатьевич? Я сказал что-то особенно приятное? — В общем и целом — да, — Руденко позволил себе открытую улыбку. — Приложим все усилия и ответим врагу ударом на удар. — Теперь вот что, — настроение Жукова действительно начало улучшаться, — поскольку ситуация действительно тяжелая, формировать армию придется в условиях фронта. То есть одновременно с формированием ей придется вести и боевые действия. Поэтому генерал Степанов будет заниматься административными вопросами, а вы — руководить боевыми действиями авиасоединений вновь создаваемой армии. Вот так одновременно. Свободны, товарищ генерал! Руденко выехал из Камышина на свой КП, расположенный в совхозе «Сталинградский». Ему было о чем подумать… Руденко был военным летчиком с двадцать седьмого года. С немцами дрался с июля сорок первого, быстро «рос» — от полковника и командира авиадивизии до генерал-майора авиации и командующего воздушной армией. В сорок втором году ему было тридцать восемь лет. — Как думаешь, Сергей Игнатьевич, справимся? — Военный комиссар Виноградов внимательно ознакомился с приказами, задумался, покусывая синий карандаш. — С начала августа говорит командование о необходимости формирования этой армии, но противник — вот незадача! — постоянно отвлекает нас от работы. То бомбежку устроит, то налет. — С сегодняшнего же дня начинаем действовать в составе войск Сталинградского фронта, — ответил Руденко. — В срок до четвертого сентября нам передадут две авиадивизии из Восьмой воздушной армии, еще две обещали из резерва Ставки. Справимся. 4 сентября 1942 года, штаб Шестнадцатой воздушной армии Полковник Степичев отсалютовал командующему армией. Руденко кивнул ему: — Садитесь, товарищ полковник. Рассказывайте, какое у вас положение в дивизии. 228-я штурмовая авиадивизия Степичева была передана Шестнадцатой армии из Восьмой. — Какое положение? — Степичев пожал плечами. — Летаем на Ил-2. Проблем хватает, но вот вам, товарищ командующий, для начала самая болезненная: безлошадных летчиков у меня почти две трети. Руденко сделал пометку в блокноте. — Пишите, пишите, — в голосе Степичева появилась едва заметная ирония. Руденко это не понравилось, но он скрыл свои чувства: командиру дивизии явно не нравилось переподчинение, да что с этим поделать? — Штурмовать вражескую технику и живую силу практически нечем: на тридцать процентов укомплектованы мы самолетами, — продолжал Степичев. — Это главное. — Но есть что-то еще? — подсказал Руденко. — Да, и у других, думаю, та же история: пополнение очень слабое. Из учебно-тренировочных и запасных полков прибывают летчики, налет у них — по восемь часов и боевого опыта — пшик. А ведь предстоит практически сразу идти в бой. И теряем людей по-глупому. Учить-то некогда. — И это тоже еще не вся беда, — вздохнул Руденко. — Не отработано взаимодействие ни со штабом армии, ни с наземными войсками. Все делается с колес. Времени ни на что нет, товарищ Степичев. — А с тылом что? — Какие конкретно у вас претензии к тылу? — У меня? Да в общем, никаких, — полковник покачал головой. — Не могу же я требовать к себе какого-то особого отношения. Думаю, у истребителей дела не лучше. Тыловые части выделены из Восьмой воздушной, так что кое-кого я там знаю, старые сослуживцы. Опыт обслуживания авиации в боевых условиях у этих частей имеется. Но вот дороги забиты, и тыловики до нас доехать не могут. Поэтому приходится нам добираться до них — так и катаемся до Восьмой армии. Хорошо, много опытных летчиков — могут в случае чего и техникам помочь с подготовкой самолета к следующему вылету, и по части ремонта — тоже. — А ведь не дело, чтобы летчики ремонтировали самолеты, — задумчиво проговорил Руденко. — Ну так как быть-то? Нам бы побольше самолетов, а так — люди рвутся в бой. Командующий снова задумался. Самолеты Шестнадцатой воздушной базировались на неудобных аэродромах к северу от Сталинграда. Здесь было тесно от войск — готовилось контрнаступление. Немцы продолжали господствовать в воздухе. Двадцать третьего августа они практически безнаказанно разбомбили Сталинград — такого массированного удара по городу еще не бывало. А что мы смогли им противопоставить? Героизм летчиков Сто второй истребительной дивизии ПВО, фронтовых истребителей… А потери? В 228-й авиадивизии осталась треть личного состава, а что в 220-й истребительной?.. — Ставка требует силами войск левого крыла Сталинградского фронта немедленно нанести контрудар по противнику, — заговорил наконец Руденко. — Ваша задача — поддерживать войска фронта, уничтожать живую силу противника, танки, артиллерию на поле боя. Необходимо прикрывать переправы через Волгу от ударов с воздуха. Что у вас в дивизии с учебой? Вопрос прозвучал неожиданно. Тем не менее полковник ответил: — Проводим конференции. Изучаем опыт Ленинградского фронта. В дивизии есть несколько бывших инструкторов летных школ — они проводят занятия с пополнением. Руденко помолчал, затем сказал: — Скоро выйдет мой приказ. Я запрещаю выпускать в воздух неподготовленных желторотиков. — Понимаю, товарищ командующий. — Одобряете, значит? — Руденко прищурился. — Так что ж не одобрить, разумное решение. Успеем провести полигонные учения? Нам бы еще пару дней хотя бы. Хотим отработать прицельное бомбометание с пикирования. Да и район боевых действий изучить не помешает. А то есть у нас один герой, хвост горой… — Ну-ка расскажите, — Руденко закрыл планшет. Он устал, а полковник наконец взял чуть менее формальный тон, и оба командира почувствовали, что могут хотя бы на миг расслабиться. — Прибыл младший лейтенант, свеженький, из училища. Летает неплохо, настрой хороший. Сели изучать район боевых действий — и что же я вижу? Зевает мой младший лейтенант, от карты отворачивается. «Почему, — говорю, — халатно относитесь к занятиям?» А он отвечает: «Не буду я по бумажкам ползать, я воевать сюда прибыл. Долечу до фашиста и буду бить, пока не побью. А если что — просто протараню — мне для этого карта не нужна». — Увлекаются таранами, а ведь это крайняя мера, — Руденко покачал головой. — Перестарались с пропагандой подвигов. — Вопрос к полковым комиссарам, — отозвался командир авиадивизии. Руденко встал: — Вот вы этот вопрос и задавайте. И ответ потребуйте. А времени у вас нет: тренировки и политзанятия проводить будем между боями. 7 сентября 1942 года, воздушное пространство в районе Камышина На земле шли бои. Семь штурмовиков Ил-2 вышли из облаков. Командир эскадрильи капитан Виноградов видел цель: танки и мотопехота врага. Четко, как на учениях, снижались «Ильюшины». На земле оживились зенитки. Уходя от сильного зенитного огня, Виноградов увидел нового противника — четверку Bf.109. …С земли за воздушным боем следили пехотинцы. — Гляди, Михалыч, четверо на нашего! Уйдет ли? Виноградов уходить не собирался — он развернулся навстречу врагу и открыл огонь. Один за другим рухнули на землю горящие «мессеры» — Ил-2 лупил по ним сразу из пушек и пулеметов. Вторая пара немецких истребителей огрызнулась очередью и ушла в облака. Виноградов вдруг почувствовал головокружение, перед глазами ненадолго потемнело. Он стиснул зубы. Ранен. В горячке боя не сразу и понял это. Теперь нужно возвращаться на аэродром. Удар по позициям врага нанесен, задание выполнено… Не потерять бы самолет. Остаться «безлошадным» — этот страх заставлял летчиков рисковать жизнью и не пользоваться парашютом. — Так ведь это я ранен, а не самолет, — громко произнес Виноградов, надеясь, что звук собственного голоса заставит его встряхнуться и придаст сил. Вслед за ведущим вернулись на аэродром все шесть «Илов». И только когда командир эскадрильи посадил самолет и потерял сознание, молодые летчики поняли — какого напряжения стоил ему этот бой. — Сбил двух «мессеров»? — переспросил Руденко. — Кто видел? Пехота видела? Хорошо. Представлю к ордену Ленина. До личного состава довели светлую мысль из опыта комэска — немца подпустить поближе и палить в него погуще? Хорошо! — Он помолчал: — Как здоровье капитана? — Жить будет, — лаконично сообщил Степичев. — Поправится — дам ему полк. Хороший командир. 8 сентября 1942 года, район Камышина Майор Чирва должен был сопровождать истребителей к новому месту базирования — аэродрому Алтухово, который находился всего в семи километрах от штаба Шестнадцатой воздушной армии. Перечислив  радио характерные признаки, по которым штурманы узнают точку посадки, он перешел на прием. …И услышал: — К Камышину приближается группа самолетов противника! — Сколько, какие? — спросил майор. — Десять «Хейнкелей», — был ответ. Защищать Камышин — была первоочередная задача тех дней. Чирва повел самолеты не к аэродрому, а к железнодорожному узлу Камышин. «Что ж ты делаешь? — корил себя командир 520-го истребительного авиаполка. — Был же приказ не брать желторотиков в бой, а у тебя? Опытных пилотов в группе всего трое… А с другой стороны, командование требует прикрывать Камышин! Ладно, ребята хорошие — справятся...» Правым разворотом с набором высоты самолеты начали преследование противника и скоро, на высоте трех тысяч метров, начали атаку. Чирва сбил первый «Хейнкель». Остальные бомбардировщики рассеялись, не дойдя до Камышина повернули на юго-запад и скрылись в разорванной облачности. — Что они творят? — На командном пункте Шестнадцатой армии внимательно следили за боем. — Кто в воздухе? Второй самолет врага упал в районе села Таловка. В открытой степи хорошо видно было все происходящее на много километров вокруг. Затем, все в том же районе, рухнул третий немецкий бомбардировщик, а следом за ним медленно спланировал на землю подбитый советский истребитель. — Кто это там геройствует? — повторил Руденко. — Пошлите в Алтухово, узнайте у Чирвы. Он придвинул к себе оперативные сводки и на время выбросил все прочее из головы. …На аэродром Алтухово садились Яки. — Чья стоянка пустая? — спросил майор. Он понимал, что, возможно, потерял сегодня молодого летчика. — Сержанта Гомолко, — доложили ему. Майор хрустнул пальцами. — Ладно, подождем до вечера, — решил он. В сумерках послышался шум мотора. Какая-то бесформенная темная громада двигалась по дороге в сторону аэродрома. — Что там еще? — Майор Чирва, а за ним и все летчики выбежали на дорогу. Их глазам предстала странная картина: автомобиль ехал к аэродрому. Хвостом к кабине в кузове громоздился Як-1. Перед машиной медленно брели два немца, а за ними шагал сержант Гомолко. — Это же Борис! Где ты фрицев нашел? — В небе, — важно, невозмутимо ответил сержант. Майор Чирва быстрым жестом приказал пленных увести, а сам обратился к Гомолко: — Рассказывай. — Что рассказывать, товарищ майор, — притворно засмущался геройский сержант, — один Хе.111 сбил, тут у меня боезапас кончился, а вижу — второй. Я и решился на таран: винтом Яка обрубил ему хвостовое оперение. Он и рухнул. Немцы прыгнули с парашютами, одного я застрелил, а двух я захватил. Еще один разбился вместе с самолетом. — Как же ты ухитрился их поймать? — Так я же первым приземлился, товарищ майор, — объяснил Гомолко. — Як-1 спланировал на землю, а я уже свой парашют отстегнул и небесных гостей поджидаю. — Ладно, иди отдыхай, — помолчав, сказал Чирва. Когда бравый сержант ушел, майор покачал головой. Не слишком ли много подвигов для первого боевого вылета? Как бы уже в следующем бою не потерять юного храбреца... …Как в воду глядел: двадцать четвертого сентября лейтенант Борис Гомолко погиб и был похоронен в том же Алтухово… Читать рассказ на портале.