Польский лётчик и его «Харрикейн»

Catus_domesticus: 302-я «польская» эскадрилья Королевских ВВС участвует в воздушной «Битве за Британию» осенью 1940 года.  
27 августа 1940 года, аэродром Кинли, Суррей, Англия Командир Пятьсот первой эскадрильи Генри Хоган пожал руку новичку. — Рад вас видеть в наших рядах, Стэнли. «Новичком» Стэнли — двадцатипятилетний Станислав Скальский — мог считаться только очень условно: авиатор с тридцать пятого года, участник героической, хотя и очень короткой войны в Польше, он вместе с другими польскими пилотами пробирался в Британию странными окольными путями — через Румынию, Бейрут, Марсель. Французы, несмотря на острую нужду в летчиках, вели себя привередливо. Зато британцы оказались куда менее разборчивы. Скальский, устав скитаться без родины, в поисках того, кто даст ему самолет и пулемет, впал в мрачное расположение духа и в Англию ехать не хотел. «Станек, — сказал ему проницательный Кароль Пняк, его добрый друг и товарищ, — ты лучше поезжай, куда тебе говорят». Скальский послушался… Англичане раздражали его — в первую очередь своим непроходимым снобизмом. «Какого черта мы тут торчим, как дети, за школьной партой?» — ругался Скальский, когда англичане отправили его — как и десятки других боевых летчиков — в Истчёрч учиться, в первую очередь — английскому языку. «На что они рассчитывают, эти британцы? — ворчал про себя Скальский. — Пусть только прикажут мне то, чего я выполнять не пожелаю. Я всегда смогу прикинуться чертовым поляком, который ничего в английском не смыслит». Время шло, а он по-прежнему сидел за партой и зубрил артикли и глаголы. Наконец английский польского пилота сочли достаточным для общения — и отправили его в Саттон Бридж изучать новый самолет. Вот это ему понравилось. «Харрикейн» просто завораживал «Стэнли» Скальского своей красотой и, в первую очередь, огневой мощью. Старые PZL — Р-11с, польские самолетики, так героически погибавшие, разбивавшиеся о стальной вал германской военной машины, — казались отставшими на целую эпоху по сравнению с этим быстрым, убийственным монстром. Скальский готов был часами тренироваться на этом самолете. Восемь пулеметов! Бог ты мой! Расцеловал бы эти пулеметы, да англичане могут неправильно понять. — Запомните, — говорил инструктор, старательно выговаривая слова, чтобы иностранцы ничего не упустили из объяснений, — «Харрикейн» по сравнению со своим основным противником, «Мессершмиттом» Bf.109, более маневренный на высоте до полутора тысяч до трех тысяч метров. — Говоря, он заглядывал в листок, где футы были переведены в метры, для лучшего понимания слушателями. Инструктор болезненно морщился, словно такое кощунство причиняло ему страдание. — Далее, — он чуть оживился. — Вступая в бой, старайтесь держаться как можно ниже. В пределах разумного. «Мессер» будет иметь преимущество на высоте вплоть до двадцати тысяч футов… Э… — Снова взгляд в листок. — Шесть тысяч метров. Приблизительно. Поняли? Держаться ниже. Вообще, честно говоря, «Мессер» — быстрее. Но у вас есть восемь пулеметов. Скальский, незаметно для себя, кивал, слушая эти наставления… …Внешне этот польский новичок, Стэнли, держался сдержанно, суховато. Хоган, опытный командир, решил просто посмотреть, каков этот поляк в бою — и потому же делать выводы. По замкнутому виду нового летчика трудно было судить о его характере и о том, насколько хорош или плох он в воздухе. — Где вы служили после обучения? — спросил его командир. — Меня направили в Триста вторую эскадрилью, целиком польскую, но там я не задержался. — Почему? — чуть насторожился Хоган. — Меня хотели сделать инструктором, — объяснил Стэнли. — Я прямо заявил: не хочу. — Так и сказали — «не хочу»? — удивился Хоган. — Прошу прощения, сэр, — сухо проговорил польский летчик, — но я попросился туда, где сражаются. Для этого я здесь. Хоган кивнул: — Учтите, пилотов не хватает, времени обживаться у вас не будет — в ближайшие дни вылет на разведку сектора. Готовы? — Готов с сентября тридцать девятого, — хмуро ответил Скальский. 30 августа 1940 года, аэродром Кинли, Суррей Первый бой над Англией, первый боевой вылет на «Харрикейне». Скальский поймал себя на том, что почти не волнуется. Прошел ровно год — без двух дней — с тех пор, как он сбил свой первый самолет. Это случилось первого сентября тридцать девятого, около четырех часов дня. С тех пор промелькнул пестрый калейдоскоп событий, но Скальский навсегда запомнил «Хеншель», падающий после атаки трех польских пилотов на поле близ Торуня. Самолет рухнул — не то сел, не то просто упал, — скапотировал и замер. Скальский снизился, описал над ним круг и затем сел. Ему пришло в голову, что в самолете могут обнаружиться полезные сведения — карты, например, другие данные… Кабина «Хеншеля» вся была залита кровью, штурман был изрешечен пулями, но жив. Ранен оказался и пилот. Заметив польского летчика, немецкий пилот потянулся за личным оружием, но затем его лицо исказила судорога, и он просто замер. Скальский вытащил штурмана, перевязал его, потом помог пилоту и просто оставался рядом почти до полуночи, когда их наконец обнаружили и забрали — немцев в госпиталь, а Скальского — на аэродром. Вспоминая тот случай, он качал головой: это же надо было быть таким идиотом! Сидеть рядом со сбитым врагом, подвергаясь опасности быть обнаруженным, обстрелянным, убитым… Год спустя Станислав вспоминал этот эпизод с легкой улыбкой сожаления. На этой войне он быстро перестал быть сентиментальным и милосердным. И встретив He.111 над Англией, он уже ни о чем не думал, кроме своих восьми замечательных пулеметов, которые просто отрезали правое крыло от фюзеляжа «немца». 2 сентября 1940 года, аэродром Кинли, Суррей — Почему вы постоянно выключаете рацию, Стэнли? — командир Генри Хоган выглядел недовольным. — Мне трудно координировать свои действия с ведомым, который просто не слышит моих команд! — Прошу прощения, сэр, — бесстрастно отвечал Скальский, на счету которого, помимо «Хейнкеля» был теперь уже один «Мессершмитт». — Я плохо понимаю английский. Нет смысла слушать рацию. Лучше я буду лететь близко к вам и смотреть, что вы делаете. Хоган глянул на своего ведомого с сомнением, но промолчал. Тактика Хогана против «Мессеров» была довольно простой: «Харрикейны» сохраняли плотный строй и прорывались к бомбардировщикам. А потом сбивали их. Главное было — «раскидать» «Мессеры». «Харрикейны», наваливаясь массой и стараясь действовать на небольшой высоте, в общем и целом с задачей справлялись. — Вы стараетесь держаться ближе ко мне? — переспросил Хоган. — Мне наоборот показалось, что вы отходите слишком далеко. Боитесь летать близко к ведущему, а? Скальский покачал головой: — Вовсе нет, сэр. Просто я хочу видеть, что происходит. Мне рассказывали один случай в британской эскадрилье. Немцы сбили там шесть самолетов, а командир этого даже не видел.  Когда мы летим впритык, видимость хуже. Смотрите, как делают немцы: летят пеленгом на одной высоте с дистанцией двести метров. Им удобно видеть друг друга и в случае надобности приходить на помощь. Хоган задумался. — Наверное, вы правы, Стэнли, — признал он наконец. 5 сентября 1940 года, воздушное пространство над Англией Бой был в разгаре. «Стэнли» Скальский впервые вылетел самостоятельно. Хоган был в этот день нездоров, и дал ведомому свой «Харрикейн». Машину Скальского отправили для ремонта — «слишком много дырок в плоскостях», флегматично заметил по этому поводу английский механик. Скальский сбил He.111 и сцепился с «Мессерами». Заставив противников опуститься на две тысячи метров, он попытался «перевиражить» по крайней мере одного из них. Но «Мессеры» уходили, и «Харрикейн», догоняя их, набрал высоту свыше шести тысяч метров. Что произошло потом — Скальский не понял: все случилось за долю секунды. «Харрикейн» вспыхнул. Под английским истребителем мелькнула тень, затем взмыла вверх — на миг Скальский разглядел кресты на крыльях, и все исчезло. Враг подобрался сзади, дал удачную очередь — попал в резервный топливный бак, расположенный позади двигателя, — и ушел. «Хорошо, — подумал Скальский, мимолетно дивясь своему хладнокровию, — что я использовал сначала главный бак, а не резервный. Если я использовал сейчас резервный бак, он был бы полон паров бензина. Я бы уже взорвался». — Черт! — закричал он внезапно. — Я горю! Пламя схватило пилота, на нем загорелся китель. У Скальского имелась причуда — он летал без очков. Очки его раздражали. Сейчас он проклял это свое обыкновение. Одной рукой он закрыл себе глаза, другой потянулся и попытался открыть фонарь кабины. Тщетно — давление воздуха вжимало его в кресло. Самолет пикировал, развивая невероятную скорость. Хватаясь за край фонаря, пилот выбрался наружу. Ветер подхватил его, швырнул о фюзеляж. Скальский потерял сознание. Самолет горел и падал. Когда летчик пришел в себя, земля была уже близко. Машинально он рванул кольцо парашюта и наконец упал в поле. С земли за воздушным боем наблюдали. К упавшему летчику подошел британский полицейский в шлеме. Он неторопливо отсалютовал, как положено, и вежливо осведомился: — Вы немец, сэр? «Очевидно, в бессознательном состоянии я ругался, — понял Скальский. — Англичане признали во мне иностранца». Он набрал в грудь побольше воздуху — что далось ему с трудом, — и ответил по-английски: — Я из Польши… — Мы отвезем вас в госпиталь канадской авиационной части, — сообщил полицейский, поразмыслив. — Лежите спокойно, сэр. Скальского, с отбитым боком, поврежденной рукой и ногой, обожженного, погрузили в полицейскую машину и отправили в госпиталь. 8 ноября 1940 года, аэродром Кинли, Суррей — Стэнли прибыл! Скальский не ожидал, что его встретят так радостно, как героя. До сих пор он чувствовал некоторую отчужденность от своих английских коллег. В госпитале его навестил только один из них — сержант Джинджер Лейси. А сейчас все приветствуют его, пожимают руки. — Ну что, Стэн, готовы лететь? — спросил Хоган. — Или, может быть, вам еще требуется время, чтобы прийти в себя? Глаза их встретились. Скальский понял, что от командира невозможно скрыть главное: после того боя, едва не закончившегося гибелью летчика, Скальский начал бояться. Наверное, Хоган и сам пережил нечто подобное. А может быть, видел, как это случается с другими. — Я в полном порядке, сэр, — холодно произнес Скальский. — Могу лететь хоть сейчас. — Вот и хорошо, — как будто обрадовался Хоган. — Вот и летите. Берите «Харрикейн» и попробуйте. Покажите нам что-нибудь из высшего пилотажа. Скальский направился к самолету. Через полчаса он был уже в воздухе. Но едва самолет оторвался от земли, почти неконтролируемый ужас охватил пилота: ему показалось, что сейчас он снова загорится. Что в любой миг появится «Мессер» — неизвестно откуда, скользнет под «Харрикейном» тенью, и английский истребитель вспыхнет. Весь в холодном поту, сам не зная как, Скальский посадил самолет. И в этот самый миг объявили тревогу. Как ни странно, Станислав почувствовал облегчение: за общей суетой никто не заметил, как бледен польский летчик. Он снова вернулся в кабину «Харрикейна». Звено английских истребителей погналось за двадцать семью «Мессершмиттами». Все как будто встало на свои места. Теперь Скальский холодно смотрел на противника, прицеливался, стрелял… — За Стэнли! — Английские летчики от души провозглаали этот тост. — Он снова с нами и, ей-богу, заслужил свое пиво!     Читать рассказ на портале.