Автомобильная княгиня
Дата: 08.10.2012 14:54:48
Catus_domesticus: Автомобильная княгиня — Софья Бобринская-Долгорукая, еще одна
выдающаяся русская авиатриса начала XX века.
— Что ни говорите, фройляйн Брунгильда, а женщина в авиации всегда будет исключением, — заметил Билл Хопкинс, подавая Брунгильде руку и помогая ей встать.
Брунгильда вспыхнула:
— Если я случайно споткнулась и упала на ровном месте, это вовсе не означает, что я не в состоянии поднять в воздух самолет! Если уж на то пошло, человек, летающий на аппарате тяжелее воздуха, всегда будет исключением из правил.
— И все-таки эти авиатрисы, первые дамы за штурвалом аэропланов, — они все, если верить рассказам, были весьма уникальными личностями, — примирительным тоном проговорил Хопкинс.
Брунгильда сощурилась, с подозрением разглядывая открытое лицо американца: уж не насмехается ли он.
— Все, кто в своем деле первый, так или иначе — уникум, — отрезала Брунгильда. — А что касается авиации, то она стала, в том числе, и средством борьбы за равные права женщин...
— И поэтому дамы-авиатрисы рвались на фронт?
— Думаете, женщинам не свойственно желание послужить Родине? Полагаете, мы не способны презирать опасность и даже упиваться ею? — Брунгильда напряглась, готовясь отразить словесную атаку. — Вот, например, Софья Долгорукая. Никогда не слышали?
— Возможно, краем уха, — сказал Билл Хопкинс, отводя взгляд.
— Софья Алексеевна была дочерью графа Бобринского, сенатора, обер-гофмейстера, председателя Императорской Археологической комиссии. Словом, человека знатного, высокопоставленного и просвещенного. Сама она усвоила самые передовые идеи. Я думаю, она была идеалисткой в высоком смысле этого слова.
— Да? — переспросил Хопкинс. — А почему?
— Потому что она избрала своей специальностью медицину.
— Разве тогда женщин допускали изучать медицину? — удивился Хопкинс. — Мне казалось, они ограничивались ролью медсестры.
— В какой-нибудь Англии — да, — кивнула Брунгильда. — А вот в России — нет. Россия вообще в смысле «женского вопроса» была, можно сказать, «впереди Европы всей». Так что Соня Бобринская стала врачом-хирургом. С 1907 по 1912 год, то есть, с двадцати до двадцати пяти, совсем молодая, работала в этом качестве в госпиталях. Добровольцем отправилась на войну — Вторую балканскую. Был такой «локальный конфликт» в 1912-13 годах. И там от опасностей не бегала, работала в холерном бараке, за что от сербского короля Петра I получила орден.
— Ну что ж, молодец, — искренне признал Хопкинс. — Не боялась графские ручки замарать. А в авиацию она как попала? Многие, я помню, начинали с автомобильного спорта.
— Софья — тоже, — кивнула Брунгильда. — Она даже состояла членом Императорского Российского Автомобильного Общества. Среди сорока восьми участников Киевского автопробега 1910 года была единственной женщиной. Могла бы и победить, кстати, шансы имелись. Пробег был серьезный — протяженностью более трех тысяч километров по маршруту «Санкт-Петербург — Псков — Витебск — Могилев — Киев — Гомель — Рославль — Москва — Тверь — Новгород — Санкт-Петербург». Все это время она управляла автомобилем самостоятельно. В Вышнем Волочке случилась неприятность — один из участников въехал в ее автомобиль и разбил ей радиатор. Это произошло уже на последнем этапе перед финишем. Княгине пришлось сойти с дистанции.
— Да уж, обидно, — согласился Хопкинс.
— Между прочим, первый приз завоевал родной брат княгини, — добавила Брунгильда. — Он принимал участие в пробеге на немецкой машине «Гаггенау».
— Да там вся семья автомобилисты! — восхитился Хопкинс.
— И сама Софья, и ее брат, и ее муж — тоже, — кивнула Брунгильда.
— Она была замужем? — переспросил Хопкинс.
— Конечно. За князем Сергеем Александровичем Долгоруким, — ответила Брунгильда. — Он был немного ее старше — флигель-адъютант, полковник Конного лейб-гвардии полка, член Императорского Яхт-клуба и Императорского Российского Автомобильного Общества (как и его супруга), и вообще участник многих благотворительных обществ. У них родилась дочь. Во время автопробега их сфотографировали вместе, Софью Алексеевну с супругом, в автомобиле «Делоне-Бельвиль» с мотором аж в восемнадцать лошадиных сил. Красавец-автомобиль, красавица-княгиня, красавец муж. Но чем-то он ей не угодил, — муж, я хочу сказать, — и они развелись еще до Первой мировой войны.
— А может, это она ему не угодила? — предположил Хопкинс.
— В смысле? — угрожающим тоном переспросила Брунгильда.
Но Хопкинса не так-то просто было сбить с курса.
— Слишком самостоятельные, смелые женщины не всем по душе, — ответил он. — Может, князь был человеком старой закалки.
— Честно говоря, не знаю. — Брунгильда вздохнула. — В те годы вся жизнь пришла в движение и брожение, все так стремительно менялось, в том числе и взгляды на брак... Софья Алексеевна навсегда сохранила фамилию первого мужа. Есть у меня предположение, что они разошлись только де-факто, но не де-юре.
— Понятно, — сказал Хопкинс. — В конце концов, тема мужа — это не так интересно, как тема самолетов. Вася вон говорит — «первым делом самолеты».
— Это песенка, — серьезно отозвалась Брунгильда. — Я выучила ее по-русски и думаю перевести на немецкий. Она идеологически очень правильная и по мелодии приятная.
— Ну так вернемся к самолетам, — попросил Хопкинс.
— Самолет — в данном случае это будет «Блерио», — сказала Брунгильда. — От увлечения автомобилями до увлечения авиацией в те годы был только один шаг. В 1911 году богатая, знатная, красивая русская аристократка отправилась во Францию и прошла там курс обучения в авиашколе Блерио. В России ей потребовалось подтвердить диплом, поэтому она поступила в школу пилотов Императорского Российского Аэроклуба и 5 апреля 1914 года получила российское удостоверение пилота.
— Четырнадцатый год, — задумчиво проговорил Хопкинс. — Полетать в свое удовольствие «автомобильной княгине» уже не удалось.
— Обидно за нее... — кивнула Брунгильда. — Она сразу стала проситься на фронт. Ей, разумеется, отказали. Тогда она, дипломированный врач-хирург, пошла сестрой милосердия в отряд Красного Креста имени Государственной Думы. Сначала служила на фронте под Варшавой, затем — в Персии в корпусе генерала Баратова. Была награждена четырьмя медалями. И все это время не оставляла мысли об авиации. В ее характере очень мало стремления к личному рекорду и очень много стремления послужить людям. Мне так кажется, когда я размышляю о поступках княгини Долгорукой.
— А вы часто о них размышляете? — поразился Хопкинс.
— Случается. Может быть, поэтому я такая рассеянная, — ответила Брунгильда. — Видите ли, Билл, мне кажется, без понимания поступков людей прошлого, их мотивов, мы сами как будто повисаем в некоем безвоздушном пространстве.
— Вполне себе воздушное пространство, особенно если соображать, куда летишь, — хмыкнул Билл. — Ладно, продолжайте. Русская история двадцатого века не делает пауз, несется, как бешеный бык!
— Согласна, — кивнула Брунгильда. — В конце концов, в начале семнадцатого года княгиню Долгорукую направили на переподготовку в Гатчину, а затем в двадцать шестой корпусной авиаотряд. Она не смогла воспользоваться назначением из-за революции и распада армии.
— Долгорукая с ее-то характером вполне могла бы возглавить авиационный отряд каких-нибудь красвоенлетов, — заметил Билл Хопкинс.
— Она не приняла революцию, — ответила Брунгильда. — Кстати, в восемнадцатом году, в Петрограде, Софья Долгорукая вышла замуж вторично — за князя Петра Петровича Волконского. Почти сразу же обстоятельства вытолкнули ее из Петрограда — она уехала за границу. Есть романтическая версия, которая мне очень нравится: будто бы она отправилась туда, где люди сильнее всего нуждались в помощи врачей, — в Германию. И там, в Германии, спасла от смерти красивого немецкого летчика, за которого и вышла замуж... Жалко, что все это неправда, — прибавила Брунгильда совсем другим тоном. — «Милость к падшим» не простиралась у Софьи Алексеевны столь далеко. Она уезжала в Англию и в двадцать первом году отважилась вернуться в Петроград. Она узнала, что Волконский арестован. Не очень понимаю, как ей это удалось, но она вытащила его из тюрьмы и увезла с собой в Лондон.
— Чем не история о спасении летчика? — пробормотал Хопкинс. — Тоже романтично.
— По-своему, — вздохнула Брунгильда. — Хотя вообще жизнь эмигрантов совершенно не романтична. Софья Алексеевна пыталась найти работу в педагогике, в медицине, но у нее не имелось соответствующих дипломов. Волконский подрабатывал переводами, был бухгалтером и клерком, устроился в казино. Софья Алексеевна вообще не находила применения своим талантам. В 1926 году, уже во Франции, вновь сдала экзамены на право вождения автомобиля и начала водить такси. Потом устроилась секретарем у маркиза Ганея. Что это за маркиз такой? Ничего себе карьера — сделаться секретаршей... Она написала книгу о Москве и издала ее в Париже на русском языке в 1928 году. Писала что-то в эмигрантской прессе.
— А если бы она осталась в Советской России? — спросил Хопкинс. — Какие гипотезы?
— Для аристократки существовал, конечно, немалый риск попасть под репрессии, особенно при Ленине, Сталин относился к «бывшим» куда более терпимо, оценивал по деловым качествам, — ответила Брунгильда. — Вспомните, например, бывшего полковника царской армии Бориса Шапошникова, ставшего советским маршалом и начальником Генштаба СССР... Но вообще, если не принимать этот риск во внимание, — то перспективы открылись бы перед ней обширнейшие. Огромная страна, сотни людей, жаждущих учиться, постигать новую технику, летать... Да и возможности-то какие! Промышленность, авиационные клубы!.. Но — происхождение «подкачало». А может, ей просто не хотелось работать плечом к плечу с победившим пролетариатом.
— Логично, — сказал Хопкинс. — Хотя все равно печально. А во время Второй мировой где она была?
— В Париже. Думаю, с немцами не сотрудничала. Они пытались переманить к себе старую русскую аристократию, но те, хоть и ненавидели большевиков, упрямо к немцам на службу не шли. Вот и Феликс Юсупов огорчил фашистов, и Матильда Кшесинская... У Матильды, кстати, сын сидел в концлагере. А у Долгорукой — дочь. Долгорукая ездила навещать ее в лагере. Жаль, подробности не известны, ведь это очень трагические и сильные страницы в жизни этой незаурядной женщины.
— А после войны она так и не приехала в Россию?
— Нет, умерла во Франции, в Париже, в сорок девятом году.
— Какой огромный был потенциал — и как много не сбылось, — задумчиво произнес Хопкинс.
— Время перемен, — ответила Брунгильда. — У кого-то двадцатый век все отобрал, а кому-то отдал. Были крестьянские дети, которых в жизни ничего, кроме отупляющего тяжелого труда не ожидало и которые поднялись в небо и сделались известными летчиками. А были члены императорских обществ, аристократы и богачи, меценаты и изобретатели, окончившие дни свои секретарями, швейцарами и водителями такси.
— От слишком философских мыслей, фройляйн, — сказал Хопкинс, — помогает только одно: взять новый самолет — и в небо!
Читать рассказ на портале.
— Что ни говорите, фройляйн Брунгильда, а женщина в авиации всегда будет исключением, — заметил Билл Хопкинс, подавая Брунгильде руку и помогая ей встать.
Брунгильда вспыхнула:
— Если я случайно споткнулась и упала на ровном месте, это вовсе не означает, что я не в состоянии поднять в воздух самолет! Если уж на то пошло, человек, летающий на аппарате тяжелее воздуха, всегда будет исключением из правил.
— И все-таки эти авиатрисы, первые дамы за штурвалом аэропланов, — они все, если верить рассказам, были весьма уникальными личностями, — примирительным тоном проговорил Хопкинс.
Брунгильда сощурилась, с подозрением разглядывая открытое лицо американца: уж не насмехается ли он.
— Все, кто в своем деле первый, так или иначе — уникум, — отрезала Брунгильда. — А что касается авиации, то она стала, в том числе, и средством борьбы за равные права женщин...
— И поэтому дамы-авиатрисы рвались на фронт?
— Думаете, женщинам не свойственно желание послужить Родине? Полагаете, мы не способны презирать опасность и даже упиваться ею? — Брунгильда напряглась, готовясь отразить словесную атаку. — Вот, например, Софья Долгорукая. Никогда не слышали?
— Возможно, краем уха, — сказал Билл Хопкинс, отводя взгляд.
— Софья Алексеевна была дочерью графа Бобринского, сенатора, обер-гофмейстера, председателя Императорской Археологической комиссии. Словом, человека знатного, высокопоставленного и просвещенного. Сама она усвоила самые передовые идеи. Я думаю, она была идеалисткой в высоком смысле этого слова.
— Да? — переспросил Хопкинс. — А почему?
— Потому что она избрала своей специальностью медицину.
— Разве тогда женщин допускали изучать медицину? — удивился Хопкинс. — Мне казалось, они ограничивались ролью медсестры.
— В какой-нибудь Англии — да, — кивнула Брунгильда. — А вот в России — нет. Россия вообще в смысле «женского вопроса» была, можно сказать, «впереди Европы всей». Так что Соня Бобринская стала врачом-хирургом. С 1907 по 1912 год, то есть, с двадцати до двадцати пяти, совсем молодая, работала в этом качестве в госпиталях. Добровольцем отправилась на войну — Вторую балканскую. Был такой «локальный конфликт» в 1912-13 годах. И там от опасностей не бегала, работала в холерном бараке, за что от сербского короля Петра I получила орден.
— Ну что ж, молодец, — искренне признал Хопкинс. — Не боялась графские ручки замарать. А в авиацию она как попала? Многие, я помню, начинали с автомобильного спорта.
— Софья — тоже, — кивнула Брунгильда. — Она даже состояла членом Императорского Российского Автомобильного Общества. Среди сорока восьми участников Киевского автопробега 1910 года была единственной женщиной. Могла бы и победить, кстати, шансы имелись. Пробег был серьезный — протяженностью более трех тысяч километров по маршруту «Санкт-Петербург — Псков — Витебск — Могилев — Киев — Гомель — Рославль — Москва — Тверь — Новгород — Санкт-Петербург». Все это время она управляла автомобилем самостоятельно. В Вышнем Волочке случилась неприятность — один из участников въехал в ее автомобиль и разбил ей радиатор. Это произошло уже на последнем этапе перед финишем. Княгине пришлось сойти с дистанции.
— Да уж, обидно, — согласился Хопкинс.
— Между прочим, первый приз завоевал родной брат княгини, — добавила Брунгильда. — Он принимал участие в пробеге на немецкой машине «Гаггенау».
— Да там вся семья автомобилисты! — восхитился Хопкинс.
— И сама Софья, и ее брат, и ее муж — тоже, — кивнула Брунгильда.
— Она была замужем? — переспросил Хопкинс.
— Конечно. За князем Сергеем Александровичем Долгоруким, — ответила Брунгильда. — Он был немного ее старше — флигель-адъютант, полковник Конного лейб-гвардии полка, член Императорского Яхт-клуба и Императорского Российского Автомобильного Общества (как и его супруга), и вообще участник многих благотворительных обществ. У них родилась дочь. Во время автопробега их сфотографировали вместе, Софью Алексеевну с супругом, в автомобиле «Делоне-Бельвиль» с мотором аж в восемнадцать лошадиных сил. Красавец-автомобиль, красавица-княгиня, красавец муж. Но чем-то он ей не угодил, — муж, я хочу сказать, — и они развелись еще до Первой мировой войны.
— А может, это она ему не угодила? — предположил Хопкинс.
— В смысле? — угрожающим тоном переспросила Брунгильда.
Но Хопкинса не так-то просто было сбить с курса.
— Слишком самостоятельные, смелые женщины не всем по душе, — ответил он. — Может, князь был человеком старой закалки.
— Честно говоря, не знаю. — Брунгильда вздохнула. — В те годы вся жизнь пришла в движение и брожение, все так стремительно менялось, в том числе и взгляды на брак... Софья Алексеевна навсегда сохранила фамилию первого мужа. Есть у меня предположение, что они разошлись только де-факто, но не де-юре.
— Понятно, — сказал Хопкинс. — В конце концов, тема мужа — это не так интересно, как тема самолетов. Вася вон говорит — «первым делом самолеты».
— Это песенка, — серьезно отозвалась Брунгильда. — Я выучила ее по-русски и думаю перевести на немецкий. Она идеологически очень правильная и по мелодии приятная.
— Ну так вернемся к самолетам, — попросил Хопкинс.
— Самолет — в данном случае это будет «Блерио», — сказала Брунгильда. — От увлечения автомобилями до увлечения авиацией в те годы был только один шаг. В 1911 году богатая, знатная, красивая русская аристократка отправилась во Францию и прошла там курс обучения в авиашколе Блерио. В России ей потребовалось подтвердить диплом, поэтому она поступила в школу пилотов Императорского Российского Аэроклуба и 5 апреля 1914 года получила российское удостоверение пилота.
— Четырнадцатый год, — задумчиво проговорил Хопкинс. — Полетать в свое удовольствие «автомобильной княгине» уже не удалось.
— Обидно за нее... — кивнула Брунгильда. — Она сразу стала проситься на фронт. Ей, разумеется, отказали. Тогда она, дипломированный врач-хирург, пошла сестрой милосердия в отряд Красного Креста имени Государственной Думы. Сначала служила на фронте под Варшавой, затем — в Персии в корпусе генерала Баратова. Была награждена четырьмя медалями. И все это время не оставляла мысли об авиации. В ее характере очень мало стремления к личному рекорду и очень много стремления послужить людям. Мне так кажется, когда я размышляю о поступках княгини Долгорукой.
— А вы часто о них размышляете? — поразился Хопкинс.
— Случается. Может быть, поэтому я такая рассеянная, — ответила Брунгильда. — Видите ли, Билл, мне кажется, без понимания поступков людей прошлого, их мотивов, мы сами как будто повисаем в некоем безвоздушном пространстве.
— Вполне себе воздушное пространство, особенно если соображать, куда летишь, — хмыкнул Билл. — Ладно, продолжайте. Русская история двадцатого века не делает пауз, несется, как бешеный бык!
— Согласна, — кивнула Брунгильда. — В конце концов, в начале семнадцатого года княгиню Долгорукую направили на переподготовку в Гатчину, а затем в двадцать шестой корпусной авиаотряд. Она не смогла воспользоваться назначением из-за революции и распада армии.
— Долгорукая с ее-то характером вполне могла бы возглавить авиационный отряд каких-нибудь красвоенлетов, — заметил Билл Хопкинс.
— Она не приняла революцию, — ответила Брунгильда. — Кстати, в восемнадцатом году, в Петрограде, Софья Долгорукая вышла замуж вторично — за князя Петра Петровича Волконского. Почти сразу же обстоятельства вытолкнули ее из Петрограда — она уехала за границу. Есть романтическая версия, которая мне очень нравится: будто бы она отправилась туда, где люди сильнее всего нуждались в помощи врачей, — в Германию. И там, в Германии, спасла от смерти красивого немецкого летчика, за которого и вышла замуж... Жалко, что все это неправда, — прибавила Брунгильда совсем другим тоном. — «Милость к падшим» не простиралась у Софьи Алексеевны столь далеко. Она уезжала в Англию и в двадцать первом году отважилась вернуться в Петроград. Она узнала, что Волконский арестован. Не очень понимаю, как ей это удалось, но она вытащила его из тюрьмы и увезла с собой в Лондон.
— Чем не история о спасении летчика? — пробормотал Хопкинс. — Тоже романтично.
— По-своему, — вздохнула Брунгильда. — Хотя вообще жизнь эмигрантов совершенно не романтична. Софья Алексеевна пыталась найти работу в педагогике, в медицине, но у нее не имелось соответствующих дипломов. Волконский подрабатывал переводами, был бухгалтером и клерком, устроился в казино. Софья Алексеевна вообще не находила применения своим талантам. В 1926 году, уже во Франции, вновь сдала экзамены на право вождения автомобиля и начала водить такси. Потом устроилась секретарем у маркиза Ганея. Что это за маркиз такой? Ничего себе карьера — сделаться секретаршей... Она написала книгу о Москве и издала ее в Париже на русском языке в 1928 году. Писала что-то в эмигрантской прессе.
— А если бы она осталась в Советской России? — спросил Хопкинс. — Какие гипотезы?
— Для аристократки существовал, конечно, немалый риск попасть под репрессии, особенно при Ленине, Сталин относился к «бывшим» куда более терпимо, оценивал по деловым качествам, — ответила Брунгильда. — Вспомните, например, бывшего полковника царской армии Бориса Шапошникова, ставшего советским маршалом и начальником Генштаба СССР... Но вообще, если не принимать этот риск во внимание, — то перспективы открылись бы перед ней обширнейшие. Огромная страна, сотни людей, жаждущих учиться, постигать новую технику, летать... Да и возможности-то какие! Промышленность, авиационные клубы!.. Но — происхождение «подкачало». А может, ей просто не хотелось работать плечом к плечу с победившим пролетариатом.
— Логично, — сказал Хопкинс. — Хотя все равно печально. А во время Второй мировой где она была?
— В Париже. Думаю, с немцами не сотрудничала. Они пытались переманить к себе старую русскую аристократию, но те, хоть и ненавидели большевиков, упрямо к немцам на службу не шли. Вот и Феликс Юсупов огорчил фашистов, и Матильда Кшесинская... У Матильды, кстати, сын сидел в концлагере. А у Долгорукой — дочь. Долгорукая ездила навещать ее в лагере. Жаль, подробности не известны, ведь это очень трагические и сильные страницы в жизни этой незаурядной женщины.
— А после войны она так и не приехала в Россию?
— Нет, умерла во Франции, в Париже, в сорок девятом году.
— Какой огромный был потенциал — и как много не сбылось, — задумчиво произнес Хопкинс.
— Время перемен, — ответила Брунгильда. — У кого-то двадцатый век все отобрал, а кому-то отдал. Были крестьянские дети, которых в жизни ничего, кроме отупляющего тяжелого труда не ожидало и которые поднялись в небо и сделались известными летчиками. А были члены императорских обществ, аристократы и богачи, меценаты и изобретатели, окончившие дни свои секретарями, швейцарами и водителями такси.
— От слишком философских мыслей, фройляйн, — сказал Хопкинс, — помогает только одно: взять новый самолет — и в небо!
Читать рассказ на портале.
Автомобильная княгиня