Патриоты Испании: Герника

Catus_domesticus: Патриоты Испании: Герника — рассказ об одном из самых трагических эпизодов гражданской войны в Испании: бомбардировке города Герника.

Ноябрь 1936 года, Берлин
— Послушайте, Дольфи, — дружески обратился к щеголеватому молодому летчику оберст Вольфрам фон Рихтгофен, — ну как вы будете летать, если, согласно вашей медицинской карте, вы только что перенесли тяжелую травму?
Лейтенант Адольф Галланд смотрел на полковника ясными глазами. То обстоятельство, что один из этих глаз после аварии FW.44 остался слепым, сохранялось в тайне.
— Медицинское освидетельствование показало, герр оберст, что я здоров, как черт! — отрапортовал «Дольфи».
«А буквы и знаки на таблице окулиста я знаю наизусть, потому что память у меня точно как у черта», — подумал он, и легкая самодовольная улыбка показалась на его губах.
Суровое лицо оберста поневоле смягчилось. Против обаяния Адольфа Галланда бессильны были все — и начальство, и товарищи, и женщины.
— Ладно. «Легиону Кондор» нужны отважные и опытные летчики. Летать будете на He.51. Вам знаком этот самолет? Испания ждет нашей помощи... обер-лейтенант.
Март 1937 года, Саламанка
В штабе играли в карты.
Рихтгофен потянулся за портсигаром, но Галланд опередил его:
— Сигару, герр оберст?
— Откуда вы берете такие восхитительные сигары, Дольфи?
— Военная тайна... Жизнь слишком коротка, чтобы провести ее без комфорта.
— Это правда, что вы возите в своем самолете шампанское и устрицы?
Галланд рассмеялся:
— Солдат должен быть готов ко всему и в первую очередь — к необходимости отпраздновать очередную победу.
— Хорошо сказано, Дольфи... — Рихтгофен затянулся, с удовольствием выпустил колечко дыма. — Хорошо, что на немецких самолетах летают теперь немецкие летчики. Между нами говоря, эти испанцы совершенно не умеют летать. Мы правильно сделали, отказавшись от роли инструкторов и пассивных наблюдателей.
— А кроме того, работать самому гораздо интереснее, — добавил Галланд и улыбнулся.
— Вам должно быть знакомо чувство восторга при виде смертоносных «цветов», которые вспыхивают каждый раз, когда вы сбрасываете бомбу, — кивнул Рихтгофен. — Впрочем, наша доктрина — развитие в первую очередь бомбардировщиков, — связана не только с эстетическим фактором. Люфтваффе находится в возрасте мужания, в юном возрасте, когда эксперимент становится необходимостью. Мы рискуем, набираясь опыта.
— Что ж, здешняя война дает все возможности для проверки теорий, над которыми потеют наши умники, — кивнул Галланд. — Однако тот опыт, которым мы уже располагаем, говорит мне о необходимости развивать также истребительную авиацию.
— Оборона? — фыркнул Рихтгофен. — Никогда!
— Я не говорю об обороне, — возразил Галланд. — Я говорю о здравом смысле.
— Что ж, Дольфи, у нас сейчас есть чудесная возможность проверить все теории на практике. И это не учения, это настоящая война. Разве не прекрасно?
Март 1937 года, окрестности Бильбао
— Герр оберст, перебежчик высказал намерение говорить лично с вами! — Молодой офицер отсалютовал фон Рихтгофену, держась с нарочитой отстраненностью, но голос его выдавал — подрагивал от возбуждения. — Говорит, что располагает сведениями о «Синтуроне».
— Ведите, — кивнул командующий.
Захват Бильбао был жизненно необходим. Это направление стало делом чести для «Легиона Кондор».
Бильбао — это железная руда и порт. Определенную сложность представлял тот факт, что Бискайя не была собственно испанской — здесь обитали баски.
В дружеском кругу германские офицеры обсуждали, могут ли баски действительно считаться представителями белой расы — или же они «нечто иное».
— В любом случае, — утверждал генерал фон Шперрле, — политически они определенно являются «чем-то иным». Посудите сами, meine Herrschaften! Весь христианский мир содрогнулся, узнав о бесчинствах, которые творили республиканцы! Ватикан решительно поддерживает каудильо — и правильно делает. После сожженных церквей, после убитых священников... — Он передернул плечами. — Логично было предположить, что Бискайя, насквозь католическая, перейдет на сторону Франко. Однако что мы видим? Духовенство Бильбао с крестом в руке благословляет республиканцев. Коммунистов, анархистов, Бог знает еще какую сволочь... У меня это не укладывается в голове.
— В любом случае, — подхватил Рихтгофен, — следует помнить о том, что Бильбао был и остается проанглийским. Драгоценная железная руда по-прежнему уходит к злейшему врагу фюрера и каудильо — к Англии! Это следует прекратить.
— Ничего удивительного, — добавил Галланд, который теперь был повышен в звании и командовал штурмовой эскадрильей, — что свое укрепление они хвастливо называют «Железным поясом» — «Синтуроном».
— У нас есть интересные сведения об этом «Синтуроне», — заявил Рихтгофен.
Перебежчик оказался одним из руководителей строительства этого укрепления — майором Гойкоэчеа.
Он забрал с собой схемы «маленькой линии Мажино» — еще одно хвастливое прозвище этого якобы неодолимого препятствия на пути армии националистов.
— Мы знаем, что эта система построена слишком близко к Бильбао — что создает опасность для самого города, учитывая наличие у нас дальнобойной артиллерии, — указывал фон Рихтгофен. — Далее. Часть укреплений, без всякой маскировки, разместили прямо на гребнях Кантабрийских гор. Западная часть системы, обращенная к Сантандеру, укреплена лучше, чем восточная. Это дает нам преимущество. Если, разумеется, пехота нас поддержит. Конечно, мы выигрываем в любом случае, но всегда обидно, господа, когда после наших успешных бомбежек или танковых атак испанская пехота не занимает новых позиций и не развивает успеха, а продолжает без толку торчать где-нибудь на склоне очередного идиллического холма.
26 апреля 1937 года, окрестности Бильбао
— Наша задача, — Галланд показывал своим летчикам на карте направление, — разбомбить дороги и мосты, уничтожить коммуникации в тридцатикилометровом радиусе от Бильбао. — Его палец остановился на городке под названием «Герника». — Здесь.
В воздух поднялись самолеты: свыше сорока бомбардировщиков — от «тримоторес» до новых He.111. Их прикрывало двадцать истребителей — главным образом He.51 и Fiat-32. Испытывалась в бою и новинка германского самолетостроения — Bf.109.
Был великолепный солнечный день. Городок открывался как на ладони — работал рынок, гуляли люди. Деревянные дома с черепичными крышами, открытый акведук...
26 апреля 1937 года, 15 часов пополудни, Герника
Упала первая бомба.
В клубах дыма ничего нельзя было разобрать. Но вот возникли темные бегущие фигурки — люди искали укрытия.
Самолеты сбрасывали бомбы с низких высот и вновь взмывали ввысь. За бомбардировщиками следовали истребители. Подвижные цели поливались огнем пулеметов. Фигурки спотыкались и падали, дома вспыхивали один за другим... Феерическое зрелище. Происходящее внизу казалось нереальным и зловеще-прекрасным.
26 апреля 1937 года, 17 часов пополудни, 15 километров к юго-западу от Герники
Автомобиль остановился. Джордж Стир, корреспондент газеты «Таймс», открыл дверцу, вышел из машины и замер, не веря своим глазам. Шофер-испанец схватился за голову.
— Что это, Хосе? — пробормотал Стир.
— Конец света, — ответил Хосе. — Вот что это, Хорхе.
— Едем, — Стир снова уселся в машину. И когда Хосе попытался было возражать, заорал: — Едем! Я должен увидеть все своими глазами.
18 часов 30 минут, Герника
Стир ходил среди дымящихся развалин, не веря собственным глазам. Единственный вопрос стучал в его голове: «Почему?»
Герника не являлась военным объектом. Это был просто небольшой городок, один из многих...
Впрочем, нет, не «просто» — это была древняя столица басков. Здесь находился их священный дуб, под которым древние правители вершили свое легендарное правосудие. От дуба, как известно было Стиру, остался только пень, но недавно из этого пня проросли новые веточки.
Он ходил, смотрел, запоминал... Мостовая была раскалена — жар проникал сквозь подошвы ботинок.
28 апреля 1937 года, Париж
Пикассо отшвырнул лондонскую «Таймс». Небольшая публикация, скромно озаглавленная «Телеграмма из Герники», казалось, истекала кровью прямо на столе парижской квартиры.
«Герника, древний город басков и центр их культурной традиции, был полностью разрушен вчера днем самолетами мятежников.
Бомбардировка заняла три часа с четвертью, в течение которых немецкие и итальянские самолеты непрерывно сбрасывали на мирных жителей бомбы и зажигательные снаряды.
Когда я прибыл в город, он представлял собой ужасной зрелище. Огонь охватил его от края и до края. Всю ночь рушились дома, улицы превратились в непроходимые руины. Пламя окрашивало багровым дым, клубившийся по склонам гор.
Герника не являлась военным объектом. По-видимому, целью бомбардировки была деморализация гражданского населения».
Уничтожение мирного города? Сбрасывать бомбы на головы женщин, детей, стариков?.. И это происходит в Испании прямо сейчас!
...В Париже готовились к открытию Всемирной выставки.
От Пикассо ждали картину, которая должна была стать гвоздем испанского павильона. «Пабло, ты должен написать что-то потрясающее. Твоя работа обязательно должна «выстрелить», ты ведь понимаешь?» — говорили ему друзья.
Они хотели от него манифеста кубизма. И он даст манифест кубизма. Его новая картина — «Герника» — «выстрелит» по жестокости, по бессмысленным разрушениям, она откроет всему миру глаза на истинное лицо фашизма.
Бомбардировки жилых городов и мирного населения еще не были привычны общественному сознанию. Гений Пикассо уловил страшную идею: принципа тотального истребления. Он предупредит Европу о том, что она выпустила на волю зверя, которого никто не сможет теперь загнать обратно в клетку.
Пикассо взялся за кисть.
29 апреля 1937 года, окрестности Бильбао
— Генерал Мола требует от нас отчета! — Рихтгофен был в ярости. — Ему должно быть известно, что «Легион Кондор» не подчиняется ему как главнокомандующему! Мы несем ответственность только перед каудильо, а он, кажется, не имеет к нам претензий.
— Уничтожение города, не имеющего военных объектов, вызывает ряд вопросов также у мирового сообщества, — сообщил фон Шперрле.
— Ну и что? Мировое сообщество может подтереться... Скажем, что Гернику сожгли республиканцы. Они и раньше прибегали к пожарам при отступлении со своих позиций.
— Нам не поверят, — фон Шперрле покачал головой. — В Гернике находятся какие-то древние святыни басков. Даже если бы глава их правительства господин Агирре и отдал подобный приказ, — что само по себе невозможно, — ни один баск его бы не выполнил.
— Возможно, бомбежка производилась по ошибке...
— Эта ошибка длилась три часа с четвертью... Хуже того, на месте оказались журналисты и кто-то из местных каноников. Он уже написал в Ватикан.
— Ватикан? Ватикан поддерживает каудильо. Досадно другое: мы разбомбили город и все коммуникации вокруг него, а испанская пехота никак не воспользовалась этим прекрасным шансом.
30 апреля 1937 года, Герника
Каноник Альберто де Онайндия взял лист бумаги. Его глаза до сих пор слезились, руки дрожали. Он не мог спать по ночам и проводил долгие часы в молитве, но и молитва не приносила успокоения. То, чему он стал свидетелем, по-прежнему горело у него в груди. Ему казалось, что пожары Герники выжгли в его сердце незаживающую рану.
Наконец он решился и излил свои чувства в письме к кардиналу Гома, высшему иерарху испанской церкви:
«...Дети и женщины, погребенные во рвах, громко молящиеся матери, католики, умерщвленные преступниками, у которых нет ни капли сострадания... Несчастным людям, укрывшимся от воздушного налета, пришлось покидать убежища под пулеметным огнем. Все кругом пылало.
Я ушел из Герники в час ночи. От ужаса никто не плакал и не кричал. Невыносимые страдания превратили нас в бесчувственные статуи.
Ваше высокопреосвященство, ради величия и славы Слова Божьего, ради Плоти и Крови милостивого Господа, нельзя допустить, чтобы свершилось столь же апокалиптическое преступление в Бильбао...»
Он просил католическую Церковь вступиться за Страну Басков.
Ответ пришел через неделю.
Кардинал Гома написал:
«Позвольте мне в качестве совета на ваше отчаянное письмо дать простой совет: пусть Бильбао сдастся».
Сентябрь 1942 года, Берлин
Адольф Галланд не опуская глаз слушал до крайности раздраженного Геринга.
— Ни одна бомба не упадет на территорию Германии! — гневно говорил рейхсмаршал. — Я дал это обещание германскому народу и сдержу его!
— Они уже упали, — угрюмо отозвался Галланд. — Можете слетать и полюбоваться.
— Упали? Так чтоб их там не было! — заорал Геринг. — Не валяйте дурака, Дольфи! Германия не станет переходить к обороне. Наш девиз — нападение, атака.
«Дольфи» знал, как выглядит уничтожение города бомбовыми атаками с воздуха. Слишком хорошо знал. Он не сомневался: урок Герники хорошо был усвоен не только немцами, но и их противниками...
1940 год, Париж
Пикассо оставался в Париже, когда туда вошли немцы. Тем утром он сидел у себя на квартире и хмуро смотрел в окно.
Раздался стук в дверь.
Пикассо встал, отворил. Показались двое офицеров в черной униформе. Вежливые, подтянутые. С интересом осмотрелись по сторонам.
Их внимание привлекла репродукция картины «Герника», висевшая на стене.
— Вы ведь художник? — обратился один из офицеров к Пикассо. — Нам так сказали.
— Правильно сказали, — буркнул Пикассо.
Немецкий офицер показал на репродукцию:
— Это ведь вы сделали?
Пикассо прищурился и отчетливо ответил:
— Нет, господа, это сделали вы...
Читать рассказ на портале.