Антимессер

Catus_domesticus: Антимессер — как товарищ Сталин тестировал обшивку истребителя ЛаГГ.

Декабрь 1938 года, Москва, приемная наркома оборонной промышленности М.М.Кагановича.
Время тянулось медленно. Каганович был занят. Секретарша печатала на машинке с такой скоростью и отчетливостью, что производила впечатление не живого человека, а автомата.
Начальник отдела Главного управления авиационной промышленности Владимир Петрович Горбунов откинулся на спинку стула. Бумаги лежали у него на коленях. Второй ожидающий, подчиненный Горбунова, конструктор Семен Алексеевич Лавочкин, ходил по приемной. Секретарша готова была рявкнуть ему: «Сядьте, товарищ!», когда он и сам опустился на стул.
Третьим ожидающим был Михаил Иванович Гудков. Он курировал авиационные заводы и принес Кагановичу на подпись несколько писем.
Горбунов повернулся к Гудкову:
— Кто там у Михаила Моисеевича, не знаешь?
— Несколько военных. Просил никого не пускать. Долго они там...
— Да уж...
Секретарша отложила в сторону пачку напечатанных листов и яростно треснула по ним дыроколом. Все трое ожидавших даже подпрыгнули от неожиданности. Она с торжеством заправила в машинку новый лист и снова принялась стучать.
Горбунов, не последний человек в главке, знал, о чем постоянно идет речь. И о чем почти наверняка разговаривает Каганович с теми военными.
О недавно закончившейся войне в Испании.
В «безоблачных» небесах впервые встретились в воздушных боях скоростные истребители-монопланы И-16 и Bf.109. Поначалу «мессеры» явно проигрывали нашим, но затем немцы взялись за модернизацию своего самолета, и уже в августе 1938 года господство в воздухе полностью перешло к франкистам.
Из этого следовало извлечь надлежащие уроки. В условиях «вынужденной посадки» нескольких конструкторов, директоров заводов, части штаба ВВС и летчиков, ситуация становилась для советской авиации сложной.
В то же время все, включая Сталина, понимали: необходим новый скоростной истребитель.
В свое время Горбунов раздумывал над ситуацией недолго. Вызвал к себе Лавочкина:
— Слушай-ка, Семен, не надоело тебе переписывать в нашем ГУАПе бумажки? Давай выйдем к наркому с предложением построить истребитель. Обстановка благоприятная. Результатами воздушных боев в Испании «наверху» у нас крайне недовольны. Появились совершенно новые требования к современному истребителю. Выделю я тебе комнатку, прикреплю машинистку — садись да работай...
Лавочкин засел в выделенной ему комнатке. Приходил с утра, швырял на стул свое кожаное пальто, с хрустом разворачивал чертежи. Раздумывал.
Облик будущего самолета определили во многом два фактора: материал, из которого планировали его построить, и мотор фирмы Ilispano Suiza, закупленный во Франции. Он позволял установить пушку в развале цилиндров.
Горбунов передал Лавочкину требования военных: максимальная скорость самолета — не менее шестисот километров в час, летчик должен быть защищен броней, вооружение — пушечное, протестированные баки.
Лавочкин сразу сказал:
— Будем делать самолет цельнодеревянный.
Идея только на первый взгляд казалась безумной: в то время деревянные самолеты уже выглядели анахронизмом.
«Крылатого металла» — дюралюминия — не хватало. Зато имелись оригинальные разработки в области других материалов.
Имелась в виду особая пластифицированная древесина. Она имела примерно вдвое большую, чем простая древесина, объемную массу, но зато и значительно большую прочность.
Эскизный проект был закончен Лавочкиным через неделю. Еще неделю доводили до ума и вот — явились на прием к Кагановичу.
Дверь кабинета наконец отворилась, вышли военные. Один обтирал на ходу лоб платком. Секретарша подняла на Горбунова злые глаза.
— Заходите.
— Я с вами, — сказал Гудков. — А то вы там засядете на сто лет со своими чертежами. Мне-то только пару писем...
Вошли втроем.
Михаил Моисеевич сидел под портретом Сталина, интуитивно копируя позу изображенного за его спиной вождя.
— Ну, что там у тебя, Владимир Петрович? — с партийной простотой заговорил он с Горбуновым.
— Пришли рассказать о нашем предложении, — ответил Горбунов, — о новом истребителе.
— Ну-ну, показывай...
Горбунов начал доклад, перешел к захватывающему описанию технологии изготовления дельта-древесины.
— Выходит, фактически мы можем строить самолет из сосны и березы? — Каганович выглядел довольным. Достать качественную древесину было делом почти таким же непростым, как и добыть дюралюминий.
— Фактически — да, — кивнул Горбунов.
Лавочкин молча стоял в стороне. Гудков тихо сложил приготовленные для подписи письма, сунул в карман.
Каганович кивнул:
— Очень интересно, товарищи, очень интересно! Я доложу в правительстве о вашем предложении. — Он поднялся из-за стола, пожал руки всем троим. — Очень интересно, что вы трое будете делать один самолет! Поздравляю, товарищи!
Только после того, как дверь кабинета закрылась у них за спиной, Гудков обратился к Горбунову:
— Вы уж меня не отпихивайте. Мне ведь во как осточертело по кабинетам с бумажками бегать!
— Ладно уж, — сказал Горбунов, посмеиваясь, — третьим будешь.
Весна 1939 года
Для строительства цельнодеревянного истребителя «триумвирату» передали КБ завода номер 301 (бывшей мебельной фабрики). Горбунов устроился в отдельном кабинете, Гудков взял на себя производство и снабжение, Лавочкин засел в общем зале конструкторского бюро.
Тишь, гладь, божья благодать — вырисовывается новый истребитель.
От других истребителей он отличался очень мощным вооружением. В развале цилиндров установили пушку Таубина калибром 23 мм, над двигателем два крупнокалиберных пулемета БС. Можно было еще добавить два пулемета ШКАС.
Февраль 1940 года
В один прекрасный день к директору завода Эскину явились бригадиры:
— Товарищ Эскин, а кто руководит работами?
— В смысле? — не понял Эскин. — Товарищ Горбунов возглавляет проект. У него и кабинет собственный имеется.
— Товарищ Горбунов на заводе появляется крайне нерегулярно, — доложили директору. — У него проблемы... гм... личного свойства.
— Не понял, — сказал директор. — Здоровье?
— Женщину он встретил, — кашлянул один из рабочих. — Ну и... сами понимаете. Товарищ Гудков постоянно занят на производстве. Поэтому предлагаем главным конструктором назначить товарища Лавочкина. Пусть он подписывает техническую документацию и представляет самолет на комиссию и испытания.
Эскин подумал немного и согласился. Пусть Лавочкин. Он, по крайней мере, человек надежный. Интеллигентный.
— Я доложу мнение нашего коллектива в наркомате, — обещал Эскин.
Наркомат утвердил.
Когда Горбунов узнал об этом, то только рукой махнул — и обещал поддерживать по мере сил.
И Лавочкину выпало представлять на летные испытания «рояль». Назывался он И-301 (по номеру завода).
Весна 1940 года
Первая машина поражала воображение: покрытая лаком и отполированная густо-вишневая поверхность так блестела, что в нее можно было смотреться, как в зеркало.
Слухи о «диве» дошли до товарища Сталина.
— Значит, какие-то три главных конструктора строят цельнодеревянный истребитель из нового материала? — спросил вождь. — Покажите-ка мне эту «дельта-древесину», чтобы не случилось потом какого-нибудь надувательства.
— Ты, Лавочкин, теперь главный — ты и будешь со Сталиным разговаривать, — обрадовали Семена Алексеевича.
Лавочкин сложил в коробку разные детали из дельта-древесины и отправился «на ковер».
— Вот, товарищ Сталин, привез вам показать новый материал. Смотрите сами, — с этими словами Лавочкин разложил на столе несколько деталей, — разработка советских изобретателей. По прочности материал не уступает дюралю и не горит.
Сталин, казалось, не слушал. Лавочкин говорил, следя за вождем глазами, а тот расхаживал по кабинету и о чем-то думал, на демонстрацию даже не глядел.
Затем он приблизился к столу, набил трубку, раскурил ее как следует, взял одну из деталей — с тонкой частью  — и сунул в трубку. Начал пыхтеть, как паровоз.
Лавочкин молча смотрел, как вождь выпускает клубы дыма. Спокойный, без тени улыбки в глазах.
Шли минуты. Трубка дымилась. Наконец Сталин вытряхнул пепел, осмотрел деталь.
— Не горит, — сделал вывод вождь. — Хороший материал.
Осень 1940 года
Роскошный зал Большого театра сдержанно сиял позолотой. Поднялся занавес, полилась божественная музыка Чайковского.
Семен Алексеевич Лавочкин смотрел на слаженные движения кордебалета... и думал о своем самолете.
В принципе, все шло хорошо: самолет И-301 был рекомендован в серию. А между тем он не прошел испытания на штопор, пикирование и высший пилотаж. Да и вооружение не доведено до ума.
Недостатков хватало: жара в кабине, плохой обзор из-за некачественного остекления фонаря, перегрев воды и масла при наборе высоты, большие нагрузки на ручке от элеронов и руля высоты, недостаточная продольная устойчивость...
Теперь сложные отношения между Одеттой и принцем отошли куда-то совсем далеко, на задний план.
Взрыв отчаяния, прозвучавший в лебединой теме, вдруг коснулся души Лавочкина. Он вздрогнул — и тотчас ему представились топливные баки. Это была главная проблема. Уже готовый самолет предстояло переделывать.
От военных пришло требование к еще не доведенному до ума истребителю: увеличить дальность полета с шестисот километров до тысячи. Вот это была беда: дополнительное топливо ухудшает летные характеристики самолета. Кроме того, требуется найти место, где разместить топливо.
Смутно вырисовывались перед глазами отдельные детали...
Антракт. Лавочкин вышел в зал, принялся расхаживать по коврам, отражаясь в зеркалах.
— Товарищ, осторожнее! — сделала ему замечание красивая девушка, когда он случайно толкнул ее.
— Простите.
Она присмотрелась:
— С вами все в порядке? Вы бледный.
— Нет, ничего. Я работаю, — объяснил он и только потом понял, насколько неуместным было это объяснение...
Идея складывалась постепенно, и только после того, как она целиком выстроилась в сознании конструктора, он перенес ее на чертеж и представил на обсуждение.
— Да критикуйте же, черт вас подери! — потребовал конструктор, и дискуссия вскипела...
В отъемных частях крыла пришлось оборудовать два кессон-бака. И-301 с тремя топливными баками стал известен как самолет ЛаГГ-1 (по именам: Лавочкин — Горбунов — Гудков).
— Знаете, что я думаю? — сказал наконец Лавочкин, когда крики поутихли. — Вот мы стараемся, чтобы всего было побольше: скорости, дальности, огня. А ведь принцип «всего побольше» — совсем не остроумный. Иногда важнее летать всего каких-нибудь пятнадцать минут, но в эти пятнадцать минут быть полным хозяином воздуха...
Февраль 1942 года
Плотная сетка огненных трасс перечеркнула заснеженные поля, лесные массивы, лед на Волге, мутные зимние облака. Летчик Алексей Николаевич Гринчик на ЛаГГе уходил от вражеского огня. «Мессеры» как будто главенствовали в небе, но Гринчик атаковал при малейшей возможности.
За несколько минут первый «мессершмитт» был сбит, второй поврежден... Однако попадания в ЛаГГ следовали одно за другим. Снаряд разорвался прямо в моторе.
Немцы расстреливали планирующую машину, как учебную мишень. И с каждой атакой Гринчик чувствовал, как умирает его самолет. Крылья и фюзеляж пробиты в нескольких местах. Из перебитых трубопроводов бьют бензин, вода, масло, фонарь кабины сорван... Вместо приборной доски — каша...
Но самое удивительное — ЛаГГ летел! Немцы расстреливали его в упор. Один, не рассчитав, на миг оказался впереди ЛаГГа, и Гринчик длинной очередью выпустил весь боекомплект. «Мессер» взорвался.
Гринчик благополучно приземлился на своем аэродроме...
Сталин вызвал к себе конструктора.
— А скажите, товарищ Лавочкин, как это вы ухитрились создать такую жизнеспособную машину?
Лавочкин ответил, по обыкновению спокойным, тихим голосом:
— Не знаю, Иосиф Виссарионович. Оно как-то само так получилось.