Толстокожий боевой товарищ
Дата: 09.12.2012 13:29:54
Remarque: Толстокожий боевой товарищ
7 октября 1940 года, Белфаст
Сэр Уинстон Черчилль прибыл.
Его появление, хотя и ожидаемое, произвело фурор среди рабочих завода «Харланд энд Вульф».
Новый танк носил имя премьер-министра. Это должно было, по идее, воодушевить всех: и работников тыла, и бойцов на фронте.
Теперь оставалось последнее: танку предстояло воодушевить самого Черчилля.
Боевая машина выглядела просто устрашающе. Черчилль долго смотрел на нее, сигара неподвижно торчала из угла рта премьера.
Долго-долго выкатывался из заводских ворот корпус. Потом явилась башня. И снова тянулся корпус. Черчилль смотрел. На его лице застыла непроницаемая маска.
Наконец он чуть повернул голову к разработчикам и руководителю проекта.
— Боже, храни короля, — проговорил премьер. — Да у этого танка недостатков больше, чем у меня самого!..
Конечно, сэр Уинстон лукавил. Он хорошо знал, что фраза разойдется и станет крылатой. Как и многие другие его знаменитые афоризмы.
Тяжелый, очень тяжелый танк Mk.IV, который назвали в честь премьер-министра, вполне оправдывал свое существование.
В памяти слишком хорошо застрял страх позиционной войны. Первая мировая отгремела совсем недавно. По крайней мере для тех, кто в ней участвовал. Необходима была боевая машина, способная прорывать глубоко эшелонированную оборону противника.
«Черчилль» получил броню, составлявшую в максимуме сто один миллиметр. Корпус его представлял собой прямоугольную сварную коробку. Гусеницы охватывали корпус — это позволяло лучше преодолевать вертикальные препятствия.
«Слишком длинный»? Что ж. Зато внутри машины можно было свободно расположить все узлы и агрегаты, а экипаж получал достаточно удобные условия для работы.
— Собственно, это танк мечты для Первой мировой, — высказался Черчилль. — Сейчас технические возможности гораздо выше. А вот если бы такую машину да двадцать лет назад...
— Мы надеемся, что он и сейчас послужит нашим целям, и послужит хорошо, — заверил премьера руководитель проекта. — Скорость у него небольшая, около шестнадцати километров в час, но больше и не требуется: это танк сопровождения пехоты. Зато он очень прочный.
— Что ж, — молвил премьер, наблюдая, как монстр, названный его именем, разворачивается для демонстрации стрельб, — полагаю, это хорошо.
12 марта 1942 года, Лондон
Советский инженер-подполковник Ковалев ждал в приемной.
Черчилль пригласил его к себе. Ковалев пил чай — этому он в Англии научился, — а премьер-министр в последний раз просматривал бумаги.
Большевики никогда не нравились Черчиллю, и он этого не скрывал. Но сейчас это союзники. Победа Германии в нынешней войне означает вечную ночь для всей Европы. В том числе и для Англии. С русскими придется дружить.
В январе Ковалеву показали танк Mk.IV, и тот вполне оценил работу английских конструкторов. Написал подробный доклад своему правительству. Сталин сразу захотел получить новый танк. Что ж, правильно. Будь Черчилль на его месте, он тоже захотел бы такую машину.
Сигара погасла, и Черчилль не стал раскуривать ее снова. «Советы» просят пятьдесят единиц танков «Черчилль» — за счет поставок английского же танка «Матильда».
— Господин Ковалев, — Черчилль попросил наконец советского представителя войти в кабинет, — у нас есть встречное предложение. Мы поставим вам не пятьдесят, а семьдесят пять «Черчиллей», — тут премьер едва заметно улыбнулся. — Но с одним условием. Вам предстоит испытать их в боевых условиях, желательно — в различных климатических зонах. Мы хотим подробно ознакомиться с результатами этих испытаний.
— Полагаю, мое правительство согласится, — ответил инженер-подполковник.
— Я тоже так полагаю, — кивнул Черчилль.
4 июля 1942 года, Баренцево море
Под поверхностью Баренцева моря немецкая подводная лодка «U-703» готовилась к атаке. Английский конвой PQ-17 был выслежен, и теперь наступал решающий момент.
Капитан-лейтенант Байлфелд уверенно догонял новое английское грузовое судно «Эмпайр Байрон». Сомнений не было: конвой идет в Архангельск с военными грузами для Советской России. Этому необходимо помешать любой ценой.
Тем временем командир «Эмпайр Байрона» Джон Уортон дремал на своем кресле в капитанской рубке. Уортон находился на посту уже тридцать шесть часов. Он поддался усталости. Даже холодный свет полярной белой ночи не мог больше заставить его бодрствовать.
Место на мостике занял начальник артиллерийской военной команды на судне.
В трюме находились новые тяжелые танки «Черчилль», тридцать единиц.
Не будь капитан таким усталым, он поразмыслил бы над иронией происходящего.
На флоте не любили Уинстона Черчилля. Сэр Уинстон умышленно лишал флот поддержки авиации. Он предпочитал воевать с гражданским населением Германии. Что ж, если он думает победить, сбрасывая английские бомбы на головы немецких женщин и детей...
Мысли капитана оборвались: он крепко заснул.
Командир немецкой подводной лодки Байлфелд развернулся для стрельбы из кормовых аппаратов. Теперь он точно определил скорость хода «Эмпайр Байрона»: восемь узлов.
Байлфелд нетерпеливо ждал, когда англичанин придет на пересечение нитей перископа, поставленного под прямым углом.
Есть!
— Feuer! Огонь!
«U-703» послала торпеду прямо в машинное отделение судна. «Эмпайр Байрон» начал медленно оседать в море.
Капитан Уортон заснул так крепко, что не услышал взрыва.
— Проснитесь, сэр! Судно торпедировано!
Лейтенант-артиллерист тряс своего капитана и кричал. На его лице было отчаяние.
— О чем вы? — спросонок отозвался Уортон. — Корабль движется, все нормально...
Он вышел на палубу и обмер: машинное отделение пылало, команда спускала на воду четыре спасательные шлюпки. Сквозь шум воды, устремившейся в пробоину Уортон слышал крики артиллеристов, оказавшихся запертыми в нижних отделениях.
— Прыгайте в воду, сэр!
Уортон, не раздумывая, соскочил с мостика в ледяные волны. Его подобрали на одной из шлюпок.
— Всем снять форменные кители! — распорядился Уортон. — Не говорите, кто командир.
Кругом срывали с себя знаки различия. Уортон повернулся к одному из офицеров, упорно не желавшему расставаться с белой форменной курткой.
— Вас это тоже касается, Раймингтон!
Капитан инженерных войск Джон Раймингтон огрызнулся:
— Я вам не подчиняюсь!
Он сопровождал танки «Черчилль», и его задачей было обучение русских экипажей.
Судовой котел взорвался. «Эмпайр Байрон» затонул.
И тут наконец из глубин поднялась немецкая подлодка.
Англичане смотрели на рослого белокурого человека с автоматом на шее. Он орал на моряков и направлял дуло автомата то на одного, то на другого:
— Кто командир?
Англичане молчали.
Немец заговорил на неплохом английском:
— Господа, зачем вы участвуете в этой войне? Зачем вы рискуете своей жизнью и доставляете грузы большевикам?
Никто не проронил ни слова. Тогда немец снова разозлился:
— Где капитан? Ты? — Он резко повернулся к буфетчику, который, как и полагалось стюарду, сохранял прекрасную выправку и был опрятно одет.
Тот пошел пятнами:
— Что вы, сэр, я слуга!
«Белокурая бестия» ткнула автоматом в Раймингтона:
— Вы, Herr Offizier! За мной!
— Я не... Послушайте, вы не можете... — заговорил Раймингтон.
Немецкий командир расхохотался и схватил его за рукав.
— Живо! Schnell!
Уортон смотрел, как погружается германская субмарина. Раймингтон был захвачен в плен.
— Эй! — сказал немецкий командир. — Вот, возьмите.
Два матроса с «U-703» бросили на спасательные шлюпки мешок сухарей и десяток банок с консервированным яблочным соком.
— До земли двести пятьдесят миль. Прощайте, meine Herrschaften, — хмыкнул Байлфелд.
Тридцать танков «Черчилль» остались лежать на дне Баренцева моря...
16 сентября 1942 года, Кубинка, испытательный полигон
Товарищ Заев раскрыл блокнот. На зубах у него все еще скрипел песок — он только что вернулся с испытаний нового английского танка.
Всего их прибыло с июля десять. Невосполнимая потеря — тридцать танков, затопленных немцами на подходах к Архангельску!.. Но Черчилль обещал прислать еще «Черчиллей». Наверняка при этом ехидно улыбался.
Обещал к концу года доставить около сотни.
Однако следовало написать отчет о самом танке.
Заев знал, что отчет будет прочитан самим Сталиным. Необходимо взвешивать каждое слово.
«По мощности пушечного вооружения Mk.IV уступает танкам КВ-1 и КВ-1С. По броневой защите имеет преимущество. Максимальная скорость небольшая. Недостаточная надежность в работе отдельных агрегатов...»
При движении с креном танк сбрасывает гусеницы. Наверняка эти гусеницы — металлические цевочного закрепления на танке — дают пробуксовки в распутицу и гололед. Это еще предстоит выяснить. Все-таки погодные условия в России более суровые, нежели в Англии. Что бы там ни говорили про «лондонские туманы».
Заев поморщился. Ему не нравилось, что танк называется «Черчилль». Может быть, для поднятия духа англичан такое название и годится, но для советских солдат — нет. Ничего воодушевляющего оно им не говорит.
Ладно, капризничать не к лицу. Тяжелые танки сейчас действительно на вес золота.
18 октября 1942 года, Москва
Сталин диктовал спокойно, доброжелательно. Морщинки в углах его глаз придавали его лицу выражение мудрости, надежности. Он умел выглядеть таким.
— Раз мы получили от наших союзников эти замечательные танки Mk.IV, — говорил Сталин, — то и используем их в соответствии с предыдущими договоренностями. На сегодняшний момент мы имеет восемьдесят четыре танка. И это очень хорошо.
Он выдержал паузу, немного поразмыслил. «Лучики» у глаз разбежались еще сильнее.
— Да, это хорошо, — повторил Сталин. — Так почему бы нам не создать четыре особых танковых полка? Это должны быть отдельные тяжелые танковые полки прорыва — ОТТПП. Пусть они находятся в резерве Верховного главнокомандования. Мы будем направлять их исключительно на самые опасные участки фронта. Служба в этих частях будет самая почетная. Полки назовем «гвардейскими», а экипажи будут состоять исключительно из офицеров.
— Сколько полков, Иосиф Виссарионович? — спросил Жуков.
— А вы как считаете, товарищ Жуков, сколько танков должно быть в одном полку?
Товарищ Жуков ответил незатейливо:
— Разделим на четыре.
— Вот видите, какое простое решение, товарищ Жуков! — обрадовался Сталин. — Разделим на четыре, получается двадцать один танк. Дальше. Мы обещали господину Черчиллю испытать его танки в разных условиях. Было такое обещание?
Он вынул изо рта трубку, пустил колечко дыма. Колечко проплыло по воздуху и растаяло.
— Было, — заключил Сталин. — Вот и отправим два полка на север и два на юг. Разделим на два, товарищ Жуков! Предлагаю направить танки — к Сталинграду и далее в Курском направлении, а другие танки — на Волховский фронт, к Ленинграду. Что скажете, товарищ Жуков?
— Скажу, что под Ленинградом мне очень нужны тяжелые танки, товарищ Сталин, — ответил Жуков.
22 марта 1943 года, Волховский фронт, район озера Белое
— Вперед!
Пять танков «Черчилль» под командованием гвардии капитана Белогуба двинулись в атаку.
Немцы засели на развилке дорог, в полукилометре от озера.
«Черчилли», давя кусты, прорываясь сквозь болота (русские умельцы укрепили гусеницы, и те перестали соскакивать), двинулись к позициям неприятеля.
В штабе 374-й стрелковой дивизии как раз разбирались — кто забыл передать гвардейцам приказ об отмене сегодняшней атаки...
Тяжелые танки добрались до немецких позиций и открыли огонь.
Пехоты не было.
— Долго не продержимся, товарищ гвардии капитан! — прокричал механик. — Отходить надо!
— Давай! — согласился Белогуб.
Он не успел отдать приказ — танк подбили.
Только один из пяти «Черчиллей» сумел вырваться и отойти. Остальные получили повреждения и не стронулись с места.
— Что делать будем, товарищ гвардии капитан?
— Что делать? — ответил капитан. — Стрелять, пока есть чем!
Началась жизнь в танке.
Вот когда добрым словом помянули английских конструкторов, построивших эти «слишком длинные» машины, у которых «недостатков больше, чем у самого Черчилля»! Броня выдерживала огонь противника.
Стреляли теперь осмотрительно, берегли каждый снаряд.
Наступила ночь.
— Какой-то подозрительный шум возле танка, товарищ гвардии капитан! — доложил младший лейтенант Зуев.
— Свои! — прошептала ночь.
К танкам подобрались советские автоматчики.
— Боеприпасы и продовольствие, — сообщили они. — Вы как тут?
Белогуб ответил ругательством.
— Что там стрелки, они собираются нас поддерживать?
— В штабе пока молчат. Пехоту на ваш рубеж не продвигают. Ну, берите, тут консервы, хлеб...
Едва поднялось солнце, огонь из танков возобновился. «Черчилли» целились в артиллерийскую батарею немцев.
— Товарищ гвардии капитан, — сообщил Зуев, — у них вон там, левее, склад боеприпасов, сдается мне. В бинокль видно.
— Заряжай!
Танки продолжали обстреливать позиции противника.
Около полудня немцы попросили прекратить огонь. В громкоговоритель пролаял голос, искусственно и старательно выговаривающий русские слова:
— Русские танкисты! Сдавайтесь! Вы тут одни! Ваши не придут.
— Огонь! — в ярости закричал Белогуб.
Вечером он вышел на связь со штабом стрелковой дивизии. Говорил прямым текстом, не шифруясь:
— Это гвардии капитан Белогуб. Вы собираетесь сюда, к нам?
Ответ был отрицательный.
Наутро немцы кричали:
— Белогуб! Сдавайся!
— Товарищ гвардии капитан, они там крест поставили! — сообщил механик. — Вона, торчит, как пугало!
— Белогуб, это крест тебе! — кричали немцы. — Мы тебя похоронийт!
— Я тебя сам похоронийт, скотина! — рычал товарищ гвардии капитан. — Огонь!
Немцы ответили шквалом. Несколько часов шел бой. Танки стояли на месте и стреляли, пока оставались снаряды, а затем начали швырять через бортовой люк гранаты.
— Где пехота? — Белогуб плакал без слез. Это была какая-то запредельная ярость, которая выжгла все прочие чувства. — Хоть бы снаряды подвезли! Где они?
— Товарищ гвардии капитан, танки!
Два «Черчилля» с ревом и грохотом явились возле озера и поддержали своих.
Пока свежие силы русских отгоняли немцев, танк Белогуба зацепили трактором и оттащили в тыл 374-й стрелковой дивизии.
Остальные танки были брошены. Их экипажи отошли вместе с пехотой.
— Ну что ж, — сказал вечером товарищ Белогуб. Он уже выпил «наркомовские сто грамм» и немного отошел отминувших событий. — По крайней мере, ни один из наших не пострадал. Три дня мы отстреливались от немцев, товарищи. Уничтожили их артбатарею, четыре дозора, взорвали к чертовой матери склад с боеприпасами и пехоты ихней положили немало. А сами — ничего! И все это — броня наших танков. Выпьем за них, за наших боевых товарищей!
Читать рассказ на портале http://worldoftanks....n_collegue_tale
7 октября 1940 года, Белфаст
Сэр Уинстон Черчилль прибыл.
Его появление, хотя и ожидаемое, произвело фурор среди рабочих завода «Харланд энд Вульф».
Новый танк носил имя премьер-министра. Это должно было, по идее, воодушевить всех: и работников тыла, и бойцов на фронте.
Теперь оставалось последнее: танку предстояло воодушевить самого Черчилля.
Боевая машина выглядела просто устрашающе. Черчилль долго смотрел на нее, сигара неподвижно торчала из угла рта премьера.
Долго-долго выкатывался из заводских ворот корпус. Потом явилась башня. И снова тянулся корпус. Черчилль смотрел. На его лице застыла непроницаемая маска.
Наконец он чуть повернул голову к разработчикам и руководителю проекта.
— Боже, храни короля, — проговорил премьер. — Да у этого танка недостатков больше, чем у меня самого!..
Конечно, сэр Уинстон лукавил. Он хорошо знал, что фраза разойдется и станет крылатой. Как и многие другие его знаменитые афоризмы.
Тяжелый, очень тяжелый танк Mk.IV, который назвали в честь премьер-министра, вполне оправдывал свое существование.
В памяти слишком хорошо застрял страх позиционной войны. Первая мировая отгремела совсем недавно. По крайней мере для тех, кто в ней участвовал. Необходима была боевая машина, способная прорывать глубоко эшелонированную оборону противника.
«Черчилль» получил броню, составлявшую в максимуме сто один миллиметр. Корпус его представлял собой прямоугольную сварную коробку. Гусеницы охватывали корпус — это позволяло лучше преодолевать вертикальные препятствия.
«Слишком длинный»? Что ж. Зато внутри машины можно было свободно расположить все узлы и агрегаты, а экипаж получал достаточно удобные условия для работы.
— Собственно, это танк мечты для Первой мировой, — высказался Черчилль. — Сейчас технические возможности гораздо выше. А вот если бы такую машину да двадцать лет назад...
— Мы надеемся, что он и сейчас послужит нашим целям, и послужит хорошо, — заверил премьера руководитель проекта. — Скорость у него небольшая, около шестнадцати километров в час, но больше и не требуется: это танк сопровождения пехоты. Зато он очень прочный.
— Что ж, — молвил премьер, наблюдая, как монстр, названный его именем, разворачивается для демонстрации стрельб, — полагаю, это хорошо.
12 марта 1942 года, Лондон
Советский инженер-подполковник Ковалев ждал в приемной.
Черчилль пригласил его к себе. Ковалев пил чай — этому он в Англии научился, — а премьер-министр в последний раз просматривал бумаги.
Большевики никогда не нравились Черчиллю, и он этого не скрывал. Но сейчас это союзники. Победа Германии в нынешней войне означает вечную ночь для всей Европы. В том числе и для Англии. С русскими придется дружить.
В январе Ковалеву показали танк Mk.IV, и тот вполне оценил работу английских конструкторов. Написал подробный доклад своему правительству. Сталин сразу захотел получить новый танк. Что ж, правильно. Будь Черчилль на его месте, он тоже захотел бы такую машину.
Сигара погасла, и Черчилль не стал раскуривать ее снова. «Советы» просят пятьдесят единиц танков «Черчилль» — за счет поставок английского же танка «Матильда».
— Господин Ковалев, — Черчилль попросил наконец советского представителя войти в кабинет, — у нас есть встречное предложение. Мы поставим вам не пятьдесят, а семьдесят пять «Черчиллей», — тут премьер едва заметно улыбнулся. — Но с одним условием. Вам предстоит испытать их в боевых условиях, желательно — в различных климатических зонах. Мы хотим подробно ознакомиться с результатами этих испытаний.
— Полагаю, мое правительство согласится, — ответил инженер-подполковник.
— Я тоже так полагаю, — кивнул Черчилль.
4 июля 1942 года, Баренцево море
Под поверхностью Баренцева моря немецкая подводная лодка «U-703» готовилась к атаке. Английский конвой PQ-17 был выслежен, и теперь наступал решающий момент.
Капитан-лейтенант Байлфелд уверенно догонял новое английское грузовое судно «Эмпайр Байрон». Сомнений не было: конвой идет в Архангельск с военными грузами для Советской России. Этому необходимо помешать любой ценой.
Тем временем командир «Эмпайр Байрона» Джон Уортон дремал на своем кресле в капитанской рубке. Уортон находился на посту уже тридцать шесть часов. Он поддался усталости. Даже холодный свет полярной белой ночи не мог больше заставить его бодрствовать.
Место на мостике занял начальник артиллерийской военной команды на судне.
В трюме находились новые тяжелые танки «Черчилль», тридцать единиц.
Не будь капитан таким усталым, он поразмыслил бы над иронией происходящего.
На флоте не любили Уинстона Черчилля. Сэр Уинстон умышленно лишал флот поддержки авиации. Он предпочитал воевать с гражданским населением Германии. Что ж, если он думает победить, сбрасывая английские бомбы на головы немецких женщин и детей...
Мысли капитана оборвались: он крепко заснул.
Командир немецкой подводной лодки Байлфелд развернулся для стрельбы из кормовых аппаратов. Теперь он точно определил скорость хода «Эмпайр Байрона»: восемь узлов.
Байлфелд нетерпеливо ждал, когда англичанин придет на пересечение нитей перископа, поставленного под прямым углом.
Есть!
— Feuer! Огонь!
«U-703» послала торпеду прямо в машинное отделение судна. «Эмпайр Байрон» начал медленно оседать в море.
Капитан Уортон заснул так крепко, что не услышал взрыва.
— Проснитесь, сэр! Судно торпедировано!
Лейтенант-артиллерист тряс своего капитана и кричал. На его лице было отчаяние.
— О чем вы? — спросонок отозвался Уортон. — Корабль движется, все нормально...
Он вышел на палубу и обмер: машинное отделение пылало, команда спускала на воду четыре спасательные шлюпки. Сквозь шум воды, устремившейся в пробоину Уортон слышал крики артиллеристов, оказавшихся запертыми в нижних отделениях.
— Прыгайте в воду, сэр!
Уортон, не раздумывая, соскочил с мостика в ледяные волны. Его подобрали на одной из шлюпок.
— Всем снять форменные кители! — распорядился Уортон. — Не говорите, кто командир.
Кругом срывали с себя знаки различия. Уортон повернулся к одному из офицеров, упорно не желавшему расставаться с белой форменной курткой.
— Вас это тоже касается, Раймингтон!
Капитан инженерных войск Джон Раймингтон огрызнулся:
— Я вам не подчиняюсь!
Он сопровождал танки «Черчилль», и его задачей было обучение русских экипажей.
Судовой котел взорвался. «Эмпайр Байрон» затонул.
И тут наконец из глубин поднялась немецкая подлодка.
Англичане смотрели на рослого белокурого человека с автоматом на шее. Он орал на моряков и направлял дуло автомата то на одного, то на другого:
— Кто командир?
Англичане молчали.
Немец заговорил на неплохом английском:
— Господа, зачем вы участвуете в этой войне? Зачем вы рискуете своей жизнью и доставляете грузы большевикам?
Никто не проронил ни слова. Тогда немец снова разозлился:
— Где капитан? Ты? — Он резко повернулся к буфетчику, который, как и полагалось стюарду, сохранял прекрасную выправку и был опрятно одет.
Тот пошел пятнами:
— Что вы, сэр, я слуга!
«Белокурая бестия» ткнула автоматом в Раймингтона:
— Вы, Herr Offizier! За мной!
— Я не... Послушайте, вы не можете... — заговорил Раймингтон.
Немецкий командир расхохотался и схватил его за рукав.
— Живо! Schnell!
Уортон смотрел, как погружается германская субмарина. Раймингтон был захвачен в плен.
— Эй! — сказал немецкий командир. — Вот, возьмите.
Два матроса с «U-703» бросили на спасательные шлюпки мешок сухарей и десяток банок с консервированным яблочным соком.
— До земли двести пятьдесят миль. Прощайте, meine Herrschaften, — хмыкнул Байлфелд.
Тридцать танков «Черчилль» остались лежать на дне Баренцева моря...
16 сентября 1942 года, Кубинка, испытательный полигон
Товарищ Заев раскрыл блокнот. На зубах у него все еще скрипел песок — он только что вернулся с испытаний нового английского танка.
Всего их прибыло с июля десять. Невосполнимая потеря — тридцать танков, затопленных немцами на подходах к Архангельску!.. Но Черчилль обещал прислать еще «Черчиллей». Наверняка при этом ехидно улыбался.
Обещал к концу года доставить около сотни.
Однако следовало написать отчет о самом танке.
Заев знал, что отчет будет прочитан самим Сталиным. Необходимо взвешивать каждое слово.
«По мощности пушечного вооружения Mk.IV уступает танкам КВ-1 и КВ-1С. По броневой защите имеет преимущество. Максимальная скорость небольшая. Недостаточная надежность в работе отдельных агрегатов...»
При движении с креном танк сбрасывает гусеницы. Наверняка эти гусеницы — металлические цевочного закрепления на танке — дают пробуксовки в распутицу и гололед. Это еще предстоит выяснить. Все-таки погодные условия в России более суровые, нежели в Англии. Что бы там ни говорили про «лондонские туманы».
Заев поморщился. Ему не нравилось, что танк называется «Черчилль». Может быть, для поднятия духа англичан такое название и годится, но для советских солдат — нет. Ничего воодушевляющего оно им не говорит.
Ладно, капризничать не к лицу. Тяжелые танки сейчас действительно на вес золота.
18 октября 1942 года, Москва
Сталин диктовал спокойно, доброжелательно. Морщинки в углах его глаз придавали его лицу выражение мудрости, надежности. Он умел выглядеть таким.
— Раз мы получили от наших союзников эти замечательные танки Mk.IV, — говорил Сталин, — то и используем их в соответствии с предыдущими договоренностями. На сегодняшний момент мы имеет восемьдесят четыре танка. И это очень хорошо.
Он выдержал паузу, немного поразмыслил. «Лучики» у глаз разбежались еще сильнее.
— Да, это хорошо, — повторил Сталин. — Так почему бы нам не создать четыре особых танковых полка? Это должны быть отдельные тяжелые танковые полки прорыва — ОТТПП. Пусть они находятся в резерве Верховного главнокомандования. Мы будем направлять их исключительно на самые опасные участки фронта. Служба в этих частях будет самая почетная. Полки назовем «гвардейскими», а экипажи будут состоять исключительно из офицеров.
— Сколько полков, Иосиф Виссарионович? — спросил Жуков.
— А вы как считаете, товарищ Жуков, сколько танков должно быть в одном полку?
Товарищ Жуков ответил незатейливо:
— Разделим на четыре.
— Вот видите, какое простое решение, товарищ Жуков! — обрадовался Сталин. — Разделим на четыре, получается двадцать один танк. Дальше. Мы обещали господину Черчиллю испытать его танки в разных условиях. Было такое обещание?
Он вынул изо рта трубку, пустил колечко дыма. Колечко проплыло по воздуху и растаяло.
— Было, — заключил Сталин. — Вот и отправим два полка на север и два на юг. Разделим на два, товарищ Жуков! Предлагаю направить танки — к Сталинграду и далее в Курском направлении, а другие танки — на Волховский фронт, к Ленинграду. Что скажете, товарищ Жуков?
— Скажу, что под Ленинградом мне очень нужны тяжелые танки, товарищ Сталин, — ответил Жуков.
22 марта 1943 года, Волховский фронт, район озера Белое
— Вперед!
Пять танков «Черчилль» под командованием гвардии капитана Белогуба двинулись в атаку.
Немцы засели на развилке дорог, в полукилометре от озера.
«Черчилли», давя кусты, прорываясь сквозь болота (русские умельцы укрепили гусеницы, и те перестали соскакивать), двинулись к позициям неприятеля.
В штабе 374-й стрелковой дивизии как раз разбирались — кто забыл передать гвардейцам приказ об отмене сегодняшней атаки...
Тяжелые танки добрались до немецких позиций и открыли огонь.
Пехоты не было.
— Долго не продержимся, товарищ гвардии капитан! — прокричал механик. — Отходить надо!
— Давай! — согласился Белогуб.
Он не успел отдать приказ — танк подбили.
Только один из пяти «Черчиллей» сумел вырваться и отойти. Остальные получили повреждения и не стронулись с места.
— Что делать будем, товарищ гвардии капитан?
— Что делать? — ответил капитан. — Стрелять, пока есть чем!
Началась жизнь в танке.
Вот когда добрым словом помянули английских конструкторов, построивших эти «слишком длинные» машины, у которых «недостатков больше, чем у самого Черчилля»! Броня выдерживала огонь противника.
Стреляли теперь осмотрительно, берегли каждый снаряд.
Наступила ночь.
— Какой-то подозрительный шум возле танка, товарищ гвардии капитан! — доложил младший лейтенант Зуев.
— Свои! — прошептала ночь.
К танкам подобрались советские автоматчики.
— Боеприпасы и продовольствие, — сообщили они. — Вы как тут?
Белогуб ответил ругательством.
— Что там стрелки, они собираются нас поддерживать?
— В штабе пока молчат. Пехоту на ваш рубеж не продвигают. Ну, берите, тут консервы, хлеб...
Едва поднялось солнце, огонь из танков возобновился. «Черчилли» целились в артиллерийскую батарею немцев.
— Товарищ гвардии капитан, — сообщил Зуев, — у них вон там, левее, склад боеприпасов, сдается мне. В бинокль видно.
— Заряжай!
Танки продолжали обстреливать позиции противника.
Около полудня немцы попросили прекратить огонь. В громкоговоритель пролаял голос, искусственно и старательно выговаривающий русские слова:
— Русские танкисты! Сдавайтесь! Вы тут одни! Ваши не придут.
— Огонь! — в ярости закричал Белогуб.
Вечером он вышел на связь со штабом стрелковой дивизии. Говорил прямым текстом, не шифруясь:
— Это гвардии капитан Белогуб. Вы собираетесь сюда, к нам?
Ответ был отрицательный.
Наутро немцы кричали:
— Белогуб! Сдавайся!
— Товарищ гвардии капитан, они там крест поставили! — сообщил механик. — Вона, торчит, как пугало!
— Белогуб, это крест тебе! — кричали немцы. — Мы тебя похоронийт!
— Я тебя сам похоронийт, скотина! — рычал товарищ гвардии капитан. — Огонь!
Немцы ответили шквалом. Несколько часов шел бой. Танки стояли на месте и стреляли, пока оставались снаряды, а затем начали швырять через бортовой люк гранаты.
— Где пехота? — Белогуб плакал без слез. Это была какая-то запредельная ярость, которая выжгла все прочие чувства. — Хоть бы снаряды подвезли! Где они?
— Товарищ гвардии капитан, танки!
Два «Черчилля» с ревом и грохотом явились возле озера и поддержали своих.
Пока свежие силы русских отгоняли немцев, танк Белогуба зацепили трактором и оттащили в тыл 374-й стрелковой дивизии.
Остальные танки были брошены. Их экипажи отошли вместе с пехотой.
— Ну что ж, — сказал вечером товарищ Белогуб. Он уже выпил «наркомовские сто грамм» и немного отошел отминувших событий. — По крайней мере, ни один из наших не пострадал. Три дня мы отстреливались от немцев, товарищи. Уничтожили их артбатарею, четыре дозора, взорвали к чертовой матери склад с боеприпасами и пехоты ихней положили немало. А сами — ничего! И все это — броня наших танков. Выпьем за них, за наших боевых товарищей!
Читать рассказ на портале http://worldoftanks....n_collegue_tale
Толстокожий боевой товарищ